Евгений Кирьянов - Становление бытия

И ведь материальные тела, как я писал, в притяжении выражают свою примордиальную общность как единство. Комбинация этого факта с тем, что произошло падение во множественность, позволит предположить, что прошлое и настоящее накладываются друг на друга, образуя перманентно локальную связь между событиями в темпоральности их последовательной смены. И, кроме того, самим свойством осознания сознание позиционируется как прообраз той самой рефлексии, которая лежит в основании взаимозависимости рождения сущих, о чём нами было многократно говорено прежде и нашло отражение в прежних текстах («Сеть Индры,…»)

Итак, мы исходим из априорного положения, когда наше сознание несёт на себе печать присутствия некоего невыразимого Принципа, о природе которого мы не имеем никаких свидетельств. Это не значит, что она окутана какой- то завесой тайны. Всякая тайна и даже то, что скрывается за этой завесой, в той или иной степени есть плод человеческой инициативы. Принцип же есть то, что составляет причину подозреваемого в сознании действия безусловной безальтернативности самого модуса присутствия. Это есть переживание того, что принцип допускает реализацию для своего действия сразу в двух противоречащих друг другу аспектах. Во-первых, имеет место отсутствие предпочтений в проявлении альтернативности, а во-вторых — имеющее место положение безальтернативно. Я утверждаю это, понимая, что подобное утверждение есть следствие специфики осознания человеком Принципа в той мере, в которой это возможно. Но большее невозможно. Таким образом, мы имеем возможность рассматривать в перспективе реализации положение, когда возможно осмыслить шаг в образовании из единичного и иного ему. Таким образом, утверждается в возможности осознание первого шага в падении в множественность. Далее можно утверждать сказанное выше о демиурге.

Надлежит ответить на главный вопрос о том, как возможно рождение сущих при том, что мы находимся в парадигме предельной неопределённости и скудости дефиниций примордиального положения. Ведь мы даже и Ничто не можем рассматривать как опору для положительных утверждений. О чём бы мы ни сказали утвердительно, мы тем самым допускаем непозволительную вольность. Если мы допускаем существование Ничто, то мы уже полагаем его вторичным и причастным бытию. Этим мы отрицаем Ничто. Мы могли бы предположить тотальное бытие, но в отсутствие антагониста это ровно ничего не значит. Возникает вопрос и о том, что это такое. Это имеет место в условиях того гносеологического статуса, которым мы располагаем в отсутствие прецедента хоть какой-то явленности сущего в его чтойности. Мы даже не имеем никаких ресурсов для какого-либо выбора эксклюзивного сущего.

Всё-таки без компромисса обойтись невозможно. И этим компромиссным шагом мы положим утверждение, что всякий предмет нашего внутреннего запроса никак и ни в чём не позиционирован. В таком положении даже и непроявленное и немыслимое получает своё право на усмотрение равно с любой альтернативой. И пусть нашим исходным предположением будет, что исходно всё позиционировано НИКАК. Это значит, что пока не имеет значения вопрос о бытии или его отсутствии. Но остаётся актуальным факт, что в любом случае ни для какого осуществления нет предпочтения. В порядке осознания этого факта мы допускаем осуществление всего, вплоть до того, что абсолютно немыслимо и никогда не помыслится. Но и отрицание этого тоже. Итак, мы не можем оправданно инициировать в сознании даже представление о фактуре бытия или небытия. Но мы цепляемся за интуитивное осознание того, что всему есть ИНОЕ. И если мы в сознании не находим ресурсов для опознания предпосылок для осознанного бытия, то во всяком случае мы имеем возможность относиться к факту осознания как иному чему-то. И это не значит, что сознание качествует в модусе бытия или небытия, но в акте взаимного предстояния друг перед другом сознание и его иное конституируются в образ бытия. Итак, сознание свидетельствует о бытии. Оно свидетельствует о том, что именно присутствует после снятия смысла с пары сознание — иное.

Сознание не самотождественно. Оно универсальнее себя и потому его иное не имеет фиксированной чтойности. Но его конкретное наполнение имеет иное в свидетельстве о причастности бытию эксклюзивного сущего.

В примордиальности ситуации модус неразличения ставит всякое осуществление в отношение непредпочтительности определения в инаковости. Таким образом, исходно всякое сущее определяется в чтойности принципиально в причастности к недоопределённой ещё категории бытия. Надо добавить, что интуитивно обозначенная совокупность содержимого НИКАК не укладывается в пределы даже и бесконечного множества, поскольку принципиально перекрывает всякое множество, включая и его как свою частность элемента. В таком усмотрении НИКАК может рассматриваться только как принцип манифестации своего «содержимого», восполняя эксклюзивность манифистируемого модусом примордиальной неразличительности (несущественности того, что именно манифестируется).

Следует сказать и о месте сознания в этой схеме. Его принципиальная неподверженность рефлексии выводит его за пределы определённости в чтойности и даёт возможность генерировать иное себе в универсальности смысла. Это не есть прямое определение бытия, но оно и невозможно. Иное же ему есть небытие.

При таком представлении отчуждается фактор осуществления акта первичного импульса в эксклюзивности. «Сначала» логически происходит это событие, но оно имеет модус принципиальной универсальности в положении примордиальной неразличительности содержимого НИКАК.

Следует ещё раз подчеркнуть, что иное в сущих наследует только модус инаковости от парадигматической оппозиции Единое — Иное, где Единое есть иное себе. Здесь нет априори альтернативности Иных. И именно этот смысловой модус наследуется в сущих. Иное — это «вот в отношении» между двумя. Оно не имеет отношения к внутренней природе одного.

Таким образом, мы описали аспект причастности сущего бытию в принципиальной их взаимной сопричастности, минуя фактор наполнения сущего чтойностью и фиксируя только созерцательную функцию сознания-в-себе, которое по своей природе индифферентно в отношении эксклюзивности чтойности сущих. Но оно фиксирует в своём отношении к универсальному сущему факт его присутствия. А в этом содержится и «схватывание» сущего в усмотрении его «дочтойности». Следует предположить, что в этом смысле сознание уникальным образом являет себя в сходстве с сущим в положении докатегориальности. И, действительно, сознание самоопределяется уже в констатации только существания чего бы то ни было, отчуждаясь от всякого другого метода определения. В отношении к только вообще существованию уже содержится факт присутствия сознания сам по себе вне факта опосредования рефлексией. И это позволяет нам предположить, что сознание есть иное собственное бытия в его сопричастности с универсумом сущих. Пара же «сознание — универсум сущих» выражает действенный аспект бытия.