Евгений Кирьянов - Становление бытия

Поскольку же конкретность фиксируемого сознанием сущего не отражается в констатации существования, о которой идёт речь выше, то сущее свидетельствует о себе в сознании в отсутствие спецификации, фактически свидетельствуя лишь о причастности бытию.

Итак, мы получили перспективу решения принципиального вопроса «схватывания» анонимного сущего, следствием чего намереваемся сделать сакраментальный шаг по извлечению сущего из недр того, в чём что бы то ни было позиционирует себя НИКАК. Последний предварительныйй шаг в подготовке извлечения сущего заключается в осмыслении того, что условие примордиальности ситуации сообщает принципиальную неизбежность принятию версии о равно-предпочтительности сущих. Из этого следует факт снятия препятствий для манифестации любого сущего по прецеденту, уже прежде бывшему. Тут мы можем добавить и то соображение, что всякое усмотрение эксклюзивной явленности опознаваемого сущего возможно только в модусе уже прежде осуществлявшегося. Поле примордиальных предпосылок освобождает нас от решения этого вопроса, поскольку он возникает теперь именно в ситуации, когда нет неясности в констатации чтойности эксклюзивного сущего, но ещё сохраняется несвобода от необходимости учёта границ, налагаемых на осмысление ситуации в условиях, когда уже есть ограничительные дефиниции, возникающие при снижении парадигмы осуществления сущих.

Итак, всякое сущее возникает потому, что уже был прецедент, и потому, что в условиях примордиальности сохраняется модус тождественности сущих, не лишённых ещё априорной неразличительности вполне.

Здесь мы коснёмся вопроса, кажущегося на первый взгляд бессмысленным. Как может какое-либо событие не быть повторением уже бывшего прежде? Можно представить все события условно распределёнными на два класса. Первые, это те, которые мы осознаём в явлености нам через атрибутивность. Мы опознаём их по признакам. При этом мы можем и не заблуждаться в том, что созерцаемые нами их признаки не полностью презентуют это событие. Но мы не можем отказаться от версии, что достаточно глубокое погружение в мыслимую совокупность этих признаков предъявит нам именно «это» событие, даже и при условии неполноты совокупности наблюдаемых нами признаков. В сущности, они есть только одно из достаточных облачений для опознания события или сущего. Уже на такой стадии закрадывается сомнение в адекватности метода познания сущности созерцаемого явления. Мы только с некоторой неуверенностью в своей правоте можем принять версию, что созерцаемое явление имеет место впервые или, наоборот, не в первый раз. Но параллельно тому, что мы сейчас пытаемся осмыслить, имеет место затруднение иного порядка. Представим себе, что мы, предположительно впервые, происшедшее событие созерцаем как таковое, совлёкши с него облачение из атрибутов в предположении, что в нашем осознании они принципиально недостаточны для определения события в его эксклюзивности. Но мы не можем знать, существует ли вообще возможность столь пристального рассмотрения явления сквозь его признаки-атрибуты, или оно как таковое может опознаваться только в своей сущности.

Мы не будем угнетать себя ещё и этой проблемой, полагая для дальнейших рассуждений достаточным тот факт, что наши способности анализа положения не позволяют нам ответить на этот вопрос. Итак, осознание явленного события даёт нам только непосредственное опознание его в качестве впервые предъявленного или, напротив, уже прежде бывшего. Но тут нас подстерегает первый парадокс. Ведь если для нас актуально определить его как впервые происшедшее, то мы должны решить проблему опознания явленного как явленного впервые. Но ведь при этом исключается возможность опознать его в эксклюзивности. Если мы, всё-таки, опознали его в эксклюзивной чтойности, то мы, притязая на опознание именно его, должны свидетельствовать о тождественности с чем-то, что доставляет нам основание для такой убеждённости. То есть, опознанному, даже и абсолютно новому событию, должен предшествовать образец.

Проще всего утверждаемое может быть проиллюстрировано на примерах фундаментальных событий и сущих. Например, нескончаемая борьба человечества за окончательность и исчерпываемость решения сакраментальной проблемы существования Бога, Сознания, «Я»… Этот пример удобен тем, что предполагаемое совлечение атрибутики с Бога полностью невозможно для человека, его можно, если можно, «опознать» только непосредственно При этом позиция атеиста нисколько не предпочтительна. Утверждая, что Бога нет, он невольно усиливает своё утверждение, полагая разумеющимся, что его никогда не было. Но тогда возникает проблема понимания того, о чём имеет место дискуссия. Ведь для утверждения или отрицания чего-либо необходимо иметь определённость в представлении о нём. Но поскольку Бога никогда не было, то и вопрос о его несуществовании не может быть утверждаем. Итак, необходимы иные пути для опознания Бога в существовании или нет. Возникает иллюзия, что утверждение Его существования оправдывается непосредственным свидетельством опытного созерцателя. Но и это не так. При любой степени глубины созерцания нет никакой гарантии, что созерцается нечто причастное Богу. Для этого тоже необходим образец.

И я утверждаю, что всё положенное в пределы такого недоумения есть одно и то же. Это и есть Бог… Бог интеллектуалов, преодолевших устойчивую антиномию разума, который немотиированным предпочтением выбрал или веру в Бога, или его отрицание. Но положение такого интеллектуала незавидно. Его сознание балансирует на грани между тем, что нажито большим опытом изощрённой интеллектуальной работы ума как для утверждения в себе интенсивного религиозного энтузиазма, так и для утверждения безграничного скепсиса в отношении перспектив приближения именно к Богу.

Но почему мы так настойчиво возвращаемся к мысли о необходимости опознания события и сущего в его чтойности? Но ведь парадигматически Единое и Иное связаны отношением взаимного отражения. И эта идея находит своё продолжение в снижении до усмотрения на уровне сущих. И, кроме того, утверждение сознания в качестве свидетельствующего о бытии сущего исключает иное усмотрение в причастности бытию.

Итак, вновь свершившееся есть только повторение. Как и предшествующее ему. И очевидно, что это сущностное повторение. То есть, события не повторяются, но тождественны. Почему это так?

Но мы не можем отказаться от согласия с тем фактом, что априори в основе логически обусловленного выбора находится бинарный принцип, а переход к множественности альтернатив есть только компромисс в неполноте проявленности выбора при запросе о ложном и истинном. И за завесой всякой неоднозначности в ответе всегда ожидается однозначность в выборе между «да» и «нет». И, кроме того, такая императивность в требовании к фактуре ответа подкрепляется парадигматической примордиальной дихотомией «Единое — Иное». Итак, за ширмой уподобления располагается значимость тождественности.