Лариса Баграмова - Проза

Утром Витя набрасывается на сухари, и лечебную процедуру приходится повторять, но уже спустя больший промежуток времени после еды. Таким образом, он остается и сыт, и жив. Назавтра он становится способен принимать пищу уже без животной одурелости.

Верочка не торопится приступать к нему с расспросами, и на третий день Витя сам заводит разговор о происходящем.

Он рассказывает Верочке о том, как им с матерью оказалось не на что купить продуктов даже тогда, когда они со всей очевидностью поняли, что от этого зависят их жизни. Потому что его мать пьёт, и в доме никогда не бывает свободных денег.

О том, как он пытался обменять вещи — посуду, одежду, мебель — на запасы еды или хотя бы на деньги, и как у него это ни разу не получилось. Потому что ни деньги, ни вещи уже никому не нужны.

О том, как он один из первых начал убивать бродячих собак и кошек, чтобы готовить из них пищу, и о том, как сначала стремительно возросло количество бездомных животных на улицах (они даже смогли некоторое время делать запасы), а потом их число стало неудержимо убывать день ото дня. Потому что не они одни с матерью хотят есть.

О том, как потом животные пропали вообще, и теперь их привозят издалека и меняют на лекарства, оружие и другие продукты, и что такие импровизированные обменные пункты образованы в каждом районе города, но их нельзя посещать по ночам и в одиночку. Потому что в этом случае обратно не возвращаются.

О том, что в городе большое количество людей, которые не имеют ни жилья, ни каких-либо запасов. И что вокруг постоянно происходят грабежи и убийства — тихо, почти незаметно, без лишнего шума и суеты. Мёртвых, лишившихся своих складов продовольствия, соседи хоронят здесь же, прямо во дворах и скверах, тоже без лишнего шума и суеты. И некоторая часть могил наутро оказывается вскрытой, разумеется, также без лишнего шума и суеты. Потому что меньше всего люди склонны создавать излишний шум или суету.

«Где сейчас твоя мама?» — спрашивает Верочка.

Витя опускает голову.

«Она ушла в обменный пункт, недели две назад: у нас в аптечке нашлись запасы антибиотиков», — отвечает он, и больше она никогда не задаёт ему на эту тему никаких вопросов…

Каждое утро Витя отправляется в город. Верочка не спрашивает, куда и зачем, — он и сам не знает на это ответа. Он возвращается всегда под вечер, негромким условным стуком в дверь (всегда разным, об этом они договариваются перед его уходом), давая ей знать о своём появлении. Все дни Верочки заняты чтением, перемежающимся незамысловатой уборкой и приготовлением ужина на двоих — единственного их приёма пищи за весь день. На ночь Верочка читает вслух какую-нибудь понравившуюся ей статью или заметку, а Витя кладёт в изголовье кровати остро отточенный кухонный тесак, с которым он пришёл к ней в дом, и Верочкин ледоруб.

Время останавливается. Запасы продовольствия неуклонно убывают, периодически выключается и опять включается электричество, один раз на целую неделю из кранов пропадает вода, ничего не меняется и не происходит, но Верочка совсем не думает о каком-либо будущем, твёрдо зная, что оно не наступит никогда…

В середине октября, в дождливый бессолнечный день, в город входят танки. Эту новость приносит Витя, вернувшись в неурочный час, почти сразу же после ухода. Верочка и сама уже слышит их утробное рычание, угрожающе доносящееся с соседней улицы. Танки разъезжают по близлежащим кварталам туда-сюда, создавая звуковой фон, который приносит с собой чувство беспредельной, едва выносимой тревожности, и Верочка молит бога, чтобы у Вити не возникло желания познакомиться с целью их приезда поближе.

Несколько раз раздаются орудийные залпы, за которыми следует грохот обрушивающихся стен и дикие людские вопли, и Верочка по направлению звука пытается определить, где именно это происходит. Весь день проходит в напряжённом вслушивании в эти чудовищные звуки. К вечеру наступает пресыщение, и они как-то сами собой перестают казаться опасными или навязчивыми.

На следующее утро, ещё до рассвета, танки въезжают во двор Верочкиного дома. Скрежещущий, раздирающий на части привычную тишину грохот их гусениц перемешивается с хрустящим шорохом ломающегося асфальта. Верочка и Витя отправляются на кухню и, вопреки обычаю, решают позавтракать. Свет Верочка зажигает на всякий случай только над плитой. Витя тщательно разводит в кастрюле с тёплой водой банку сгущённого молока.

Женский вопль, внезапно раздающийся со стороны соседней квартиры, заставляет их обоих вздрогнуть сильнее, чем все события вчерашнего дня.

Кричит опять Валя. Потоки нечленораздельной брани из, видимо, распахнутого ею настежь окна льются на улицу сплошным безостановочным потоком, перемежаемым то истерическим взвизгиванием, то гомерическим хохотом.

Раздаётся несколько оглушительных выстрелов, и снаряды, выпущенные почти в упор друг за другом в сторону соседской квартиры, начисто сносят и её, и кричащую женщину, и наружную стену Верочкиной комнаты вместе с балконом и находящимися в этой комнате запасами продуктов…

10

Вплоть до утра следующего дня всё, что происходит вокруг Верочки, она воспринимает как нереальность.

Вначале она ничего не помнит. Потом помнит, что окаменело стоит рядом с Витей в сохранившемся дверном проёме, глядя сквозь клубы повисшей в воздухе пыли на учинённый налетчиками погром.

Над тем местом, где раньше находился балкон, на фоне зыбкого предрассветного марева возникает сначала ствол автомата, а следом за ним — голова в небрежно расстёгнутом танковом шлемофоне. Какое-то время военный наблюдает результаты своих действий, а потом, выразительно зевнув и прихватив с собой несколько оставшихся в невредимости банок, исчезает из Верочкиного поля зрения уже навсегда.

Ей это безразлично. Зияющая дыра на месте соседской квартиры, убитая и выпотрошенная комната с завораживающими чернотой провалами вместо стен с двух сторон, обломки кирпичей и мебели вперемешку с растерзанными взрывами пакетами и коробками — всё видится словно бы издалека, напоминая кадры из просмотренных ранее документальных фильмов. Звуки слышатся приглушённо, как через ватное одеяло, не донося до сознания никакой осмысленной информации.

Витя трясет её за руки, за плечи и что-то говорит с повышенно-требовательной интонацией, но Верочка не понимает сути обращенных к ней слов. Потом, отодвинутая с дороги в сторону, она лишь безучастно наблюдает, как он лазает по руинам её бывшего дома, собирая по крупицам то, что можно ещё собрать, и бросает с налету, как придётся, в дверной проём не пострадавшего от расстрела коридора. Потом он куда-то уходит и возвращается обратно, перемещает с места на место груды кирпичей и завалы штукатурки, носит какие-то вещи, возникает то там, то здесь, нагруженный обломками досок, кусками мебели и водопроводных труб…