Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

Кошка с ее неприязненным ко мне отношением очень похожа на людей, живущих непосредственно подо мной. На тех, к кому я, сопоставив характерные признаки, приписал ее, будто судно к порту. Волюнтаризм? А то! Чего мне с ними церемониться?! Они же круглый год без малейшей на то причины меня нарочито не любят, а один день в году по-настоящему и яростно ненавидят. Кошка, надо отдать ей должное, в этот день ведет себя совершенно обыденно, как всегда. Никаких протуберанцев в нашем «общении» не возникает. Ровное, устойчивое отвращение. Последний раз я сказал ей:

– Терпи. Скоро в очередной раз сменят ГОСТ истории, превратят меня в потомка Ихтиандра, переспавшего с Жар-Птицей… И породили они Жар-Рыбицу… Вот тут ты меня и схарчишь за милу душу.

– Это еще почему? – недоверчиво просемафорила кошка взглядом, прищурившись и демонстрируя край клыка.

– Потому, – продемонстрировал я отношение, но сам остался неудовлетворен доходчивостью ответа. – Потому что… рыбица. Сечешь? Это раз. А во-вторых, не резон мне с тобой, животным, разговоры разговаривать. Второе намного важнее первого.

Не знаю, что из сказанного оказалось Авроре доступным, но кошка неспешно, картинно облизнулась. Выглядело это непривлекательно плотоядно. Маньяки-убийцы с таким выражением лиц могли бы полировать на точильном камне свои тесаки. Или нижние соседи – поджидать в упомянутый день неприкрытой ненависти, как я рухну словно подкошенный, да так и останусь лежать бездыханный на замусоренном дворе. А кем-то выпущенная ракета оставит на небосклоне дымный след: «Это тебе за все расплата…»

У меня есть друг. Еще с молодости. Со студенческий поры. Наша искренняя взаимная привязанность сохранилась каким-то чудесным образом, несмотря на то, что он своротил горы в бизнесе, а они, неразборчивые, обвалились пустой породой на таких, как я, и погребли под собой. А ведь начинали почти что вровень. Но мой собственный бизнесок – я гордо пыжился, других поучал независимости, – быстро сморщился, усох, как гриб-дымовик. Потом на него наступили. Дым да шкурка – вот все, что осталось. И веер страхов, которым обмахивался, отгоняя иные, более поздние соблазны.

Поначалу, как водится, я горевал по поводу «не срослось» и своей незавидной судьбы. Другой хотелось, завидной. Очень хотелось. Потом остыл. Шрамик на лбу, по всему видать, помог с его баюкающим «Так сложилось…». В общем и целом, быстро остыл. Показалось даже, что быстрее других. Наверное, так и было. Долго горевать – на то особый талант нужен, вдовск о й. Мне эта участь по-любому не светит. Вопрос… Напросился, вот же мерзавец, наглым выскочкой. Как нам, непосвященным в интимные детали расторгнутого Костлявой союза, отделять вдов от вдовцов в однополых браках? Что, если так: «вдовствующий» в мужских браках, «вдовствующая» в остальных?

Ну да ладно, бегом назад к таланту горевать. Долгая горечь – она после долгой сладости, а я и распробовать ничего не успел. Утешал себя мыслью, что все однажды заканчивается, вот только мое «однажды» оказалось торопыгой из торопыг. Охнуть не успел, а оно уже тут как тут. Что было делать… Так уж с бизнесом в моей жизни сложилось: начал поздно, завершил рано. Не до срока, просто рано. В сухой остаток само собой выпало утешение, что по-своему у меня все было. Дело ведь не в продолжительности занятий, владения, образа жизни, наконец, а в сути. Какие при таком «философском» подходе к жизненной доле могут возникнуть претензии? Только одна-единственная: поздним родился. Не в смысле у пожилых родителей, а в том, что опоздал ко всему. Замешкался родиться в одной стране, поздно сообразил, что пережил ее и она переродилась, стала совершенно иной. Что живу теперь среди тех же других людей. Именно так, никакого «но», они просто «те же другие». В одной стране серьезных надежд подать не успел, все разгонялся, примеривался. В другой – подал, но, кажется, не так, как ждали. И не там. И людям не тем, чтобы смогли оценить. Как-то по-старому, так скажу, вышло у меня в новой стране. Возможно потому, что разгонялся не туда, примеривался не к тому. Но кто ж знал-то. Хочется верить, что по крайней мере по-честному все получилось, у меня, не со мной, но об этом не мне судить. Потому что у меня много сомнений на свой счет по части честности. Но верить все одно хочется. И что характерно, никто не мешает. Словом, поздний. Рефлексирующий, промелькнувший в чужом расписании, а потому стрелочником незамеченный. Не перевели стрелку, уехал в тупик. Странный образ – тупик посреди бесконечного проспекта. Однако какой есть.

Адрес мой трижды поменялся за последние годы, при этом я ни разу за это время не переехал. Такое вот дешевенькое состоялось путешествие. Моя сестра говорит, это как с чаем: разбилась чашка; чай, что был внутри, ни при чем, но кого это волнует? Чашку жалеют, на чай наплевать. Очень по-женски, образно. Я бы про чай в самую последнюю очередь подумал – столько матерных мыслей в очереди. До чая мог бы вообще не дойти. А ведь это чай… Это, чай, я и есть!

Надо сказать, что я никогда не испытывал охоты к перемене мест. Метнулся пару раз в смутную пору, когда с матерью и сестрой жилплощадь делили. Туда, сюда, одна съемная квартира, другая. Все в пределах района. Потом назад, в свой же дом, даже подъезд тот же выбрал. Наверное, в одной из жизней я был наседкой. Или меня только готовят? Может поэтому сальмонеллез не берет? А как же тогда черная кошка? Впрочем, не зря «туда-сюда» суетился, теперь вот дочь есть, внучка…

Если кому и надо было в семье становиться писателем, так это ей, моей кровинушке. В школе ее прозывали Байкером. Не за любовь к мотоциклам, их она и тогда избегала, и сейчас стороной обходит, я в дождь шмякнулся не по-детски, ей тогда четыре исполнилось, как раз через день после ее дня рождения и приземлился. Всё сошлось воедино: погода гнусная, дохлая резина, несвежая голова – ногам, колесам беспокойство. Помню, нёсся неведомо куда, будто небо держал в ладонях и нельзя было позволить ему остыть. А на небе резкая такая голубизна напрягшихся вен, туч серые пятна. Перепелиное яйцо а не небо. И вот оно нежданно-негаданно, но вполне предсказуемо – хрусть скорлупой! Итог плачевный: мотик в утиль, ездока в лубки. Добротно запомнился дочери папка-байкер гипсовой куклой. Нет, дочь наградили прозвищем не за мотоциклы, а за… байки. Она и впрямь была первостатейной выдумщицей, с детства кому угодно могла голову заморочить. С ее легкой руки меня в школе считали гением камуфляжа: цельный генерал, а под простачка косит, да так убедительно! А я-то, тетеря, все сообразить не мог, с какой радости меня на всех праздничных школьных мероприятиях в президиум, как цветок на солнце, высаживают. Думал, начитанных уважают, школа как-никак. Пришлось дочь в другую школу переводить. Со всеми предварительными напутствиями. Три года в «генералах» я бы не продержался, лопнула бы «легенда», сам бы ее и проколол, непритворно совестлив.