Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

Врачи давали оптимистичные прогнозы. Обещали скоро отпустить домой. Три из четырех биопсий показали нулевое отторжение. Стимулятор еще раз отладили. Анализы приходили в норму. Не падал только уровень лейкоцитов, и гемоглобин был низким. Кололи железо, антибиотики, гормоны, разжижающие. Бедные мои ягодицы.

Но от одной мысли, что я скоро все-таки могу вернуться домой, мне становилось наплевать на все трудности, уколы и таблетки, на ежедневную тошноту и боли, из-за которых приходилось пить анальгин.

Однажды меня навестили Степан, Андрей и Лена. Я даже удивился. Я вообще никого не ждал, а тут сразу трое. Встреча получилась короткой и скомканной. Они уселись на диванчике. Я был в коляске, как обычно, в маске и шапочке. Никто из них троих старался не смотреть мне в глаза. Я не возражал. Так было даже лучше.

Они задавали обычные вопросы: «Как прошла операция?», «Как это могло случиться?», «Что теперь врачи говорят?». Я отвечал: «Не знаю». Потом Андрей похвастался, что ему дали новую должность начальника отдела и что он уедет в США на стажировку на год.

Я посмотрел в этот момент на Ленку. Она еще сильней сжала руку Андрея и прислонила к его плечу голову. Андрей все рассказывал и рассказывал о проектах, о перспективах, о новых идеях.

Степан шутил на этот счет, философствовал, просил с улыбкой взять к себе подмастерьем, Ленка хохотала. Они считали, что все хорошо. Моя маска помогала скрыть волнение и чувство отрешенности от происходящего одновременно. Как здорово, что придумали такие маски.

Я сидел и думал. Кто эти люди мне теперь? Зачем им нужно было вообще приходить? Чтобы я послушал о том, как у них все круто складывается в жизни? Зачем мне нужно знать об их дальнейших планах? А ты, Степан, чему радуешься? Философ ты недоделанный. Грузчиком ведь будешь работать в больничке этой через десяток лет и помрешь всеми забытый. А ты, Андрей, чему радуешься? И до пятидесяти ведь не доживешь. Я, конечно, и того меньше. Бессмысленная жизнь. Сизифов труд.

— Тленно все, ребят.

— Что? — спросили они хором, оторвавшись, наконец, от своих планов на будущее.

Я сидел в кресле, молчал и смотрел в потолок.

— Что ты такое говоришь, Макс? — спросил, улыбаясь, Степан.

— Тленно все, говорю вам, и жизнь не имеет смысла. Срок очень короток. Не успеете оглянуться, как она закончится. Жизнь допьёт чай с молоком и уйдет по-английски, как в романах Диккенса. Навсегда. А ты останешься сидеть один. И неважно, где ты будешь в этот момент и с кем. В реанимации или на юбилее среди кучи народу.

— Макс, да прекрати нести чушь, — сказал Степан. — Тебя, я смотрю, тут здорово химией пичкают.

— Да, нельзя так говорить, — подхватила Лена. — Жизнь всегда имеет смысл, если хочешь жить. Мы понимаем твое трудное положение и сочувствуем тебе. Будем всячески тебя поддерживать. Навещать. Приехали же, как только смогли. Чего ты?

— Вы даже не замечаете, что Максима больше нет, и уже и не будет. Перед вами другой человек.

Они переглянулись между собой.

— Ладно, Макс, ты давай это… держись, — сухо проговорил Андрей. — Тебе несладко пришлось. Понимаем.

— Мы, наверное, пойдем, а ты лучше отдохни, — поставила точку Лена. — Мы к тебе приедем попозже еще.

Она поцеловала меня в щеку. Губы ее были холодны. Степан положил мне на колени несколько новых журналов в подарок.

«Несладко пришлось, говорите… — подумал я, когда друзья уже ушли. — Иов тоже страдал — и для своей же пользы. Но ведь я не Иов. За что я страдаю? Кто ответит мне?»

Вскоре наступил день выписки. Мама с отцом и братом помогали собирать вещи. Я плакал, жал руку врачам. Мама их отблагодарила, чем смогла. Кому денег в конвертике, кому шампанского бутылку и коробку конфет. Машину подогнали прямо к входу, договорившись с охраной. Мне выдали на руки выписку и кучу советов, как теперь жить. Жаль, что при рождении этого не делают.

Сказали, чтобы ровно через месяц приезжал на очередную биопсию. На кровь — через три дня.

На шатких ногах, в маске, в пальто и шапке я впервые вышел на улицу спустя почти два месяца. На улице шумела весна. Текли ручьи, пригревало первое солнце, пели птицы. Я вздохнул весеннего воздуха и чуть не потерял равновесие от головокружения.

Мой мозг сразу заработал активнее, взахлеб обрабатывая все шумы оживленной улицы. Я, как машина после капитального ремонта, выезжал из бокса в грязь и пыль, шум и гам, смех и слезы, радость и горе.

— Можно я зайду попрощаюсь с отцом Михаилом в храм? Пять минут буквально и поедем.

— Хорошо, пойдем, я провожу, — сказала мама.

Мы подошли к храму возле больницы.

— Дальше я сам. Подожди тут, пожалуйста.

— Хорошо, только не долго, сынок. Ты еще слаб.

— Я быстро.

Храм был маленьким снаружи, но изнутри он показался мне огромным. Игра света, что ли.

— Шапку снимите, молодой человек, — донесся до меня женский голос. Это оказалась работница церковной лавки.

— Что?

— В храме нельзя в головном уборе мужчинам.

— А.

Я снял шапку и запихнул ее в карман.

— Извините, а можно позвать отца Михаила?

Женщина уставилась на меня удивленно, сняла очки и сказала:

— Молодой человек, отец Михаил уже почти месяц лежит в коме в нейрохирургическом отделении после аварии.

— Как так?! Он же ко мне приходил все эти дни. Я разговаривал с ним.

— Вы что-то путаете. Быть такого не может. Если не верите мне, можете сходить в главный корпус и навестить его. Вряд ли он смог даже глаза открыть.

— Странно. Он один там?

— Нет, не один, — ответила она. Я кивнул и собрался выходить, но женщина тут же добавила: — До свидания. Приходите.

Уже у выхода я увидел цепочку с серебряным крестиком.

— А сколько стоит?

Она посмотрела на меня и сказала:

— У меня сын был вот такой же, как вы. Берите так, в память о нем и о батюшке. Я сама деньги внесу за вас на храм, а вы носите и поправляйтесь.

— Спасибо.

Я взял цепочку, подержал на весу и надел на себя.

Машина катила по Садовому кольцу. Брат с кем-то активно что-то обсуждал по телефону. Мама с отцом, как всегда, ссорились по пустякам на заднем сидении, а я молча сидел спереди.

Мне хотелось смотреть на мир. Видеть много людей. Молодых и старых. Но люди были хмурыми и подавленными. Каждый второй был в наушниках. Я не понимал, почему они не улыбаются в этот момент. Момент прихода первого тепла после такой суровой зимы. Даже мне после всего хотелось улыбаться. Петь, танцевать, если бы мог.

В этот момент пришло сообщение от жены:

«Максим, поздравляю тебя с выпиской. Желаю тебе только здоровья. Приехать не могу. Извини. Вещи я передала твоей маме. Рубашки, свитера, брюки. Остальное выкинула. Ноутбук я тебе тоже оставляю. Он тебе нужней будет. У меня рабочий есть. Позвоню позже».