Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

Слева от него лежал мужчина с густыми черными усами, которые уже наполовину смешались со щетиной.

Это был тот самый таксист Валера, подвозивший меня ночью. Он же был тогда со мною в «подвале».

Я присел на лавочку — то ли от удивления, то ли от усталости. По телу побежали мурашки.

С минуту я молчал. Затем собрался с силами и, стараясь не смотреть на Валеру, обратился к отцу Михаилу:

— Отец Михаил, здравствуйте. Даже не знаю, как все это воспринимать. Что это все — воображение мое больное или реальность? Вы лежите тут без сознания, но тогда откуда я вас знаю?

— Куда ты записала калий? На какую страницу? — раздался голос медицинской сестры.

— Скажите, отец Михаил, зачем все это было? Зачем вообще вы приходили? Вас Бог, что ли послал? Тогда почему он напрямую ко мне не обратился? Так было бы проще и понятнее. Сейчас в моей голове каша, весенняя распутица и кисель одновременно. Столько вопросов и ни одного ответа…

— На третьей странице посмотри! — произнесли за дверью.

Я прислушался и машинально открыл храмовую брошюрку на третьей странице:

«Сейчас я вам прочту еще один отрывок:

…Господь отвечал Иову из бури и сказал: кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь?

Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее, чтобы она охватила края земли и стряхнула с нее нечестивых, чтобы земля изменилась, как глина под печатью, и стала, как разноцветная одежда, и чтобы отнялся у нечестивых свет их и дерзкая рука их сокрушилась?

Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной? Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это.

Кто проводит протоки для излияния воды и путь для громоносной молнии, чтобы шел дождь на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека, чтобы насыщать пустыню и степь и возбуждать травные зародыши к возрастанию?

Можешь ли возвысить голос твой к облакам, чтобы вода в обилии покрыла тебя? Можешь ли посылать молнии, и пойдут ли они и скажут ли тебе: вот мы? Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму…

Братья и сестры, вот Иов лежит покрытый струпьями и язвами. Иов теряет накопленные богатства, детей, друзей. Но он не хочет превращаться в перегной, хоть и гниет на глазах у всех. Иов начинает постоянно спрашивать: «За что?» В страданиях и муках человеческая сущность в нем истончается до предела, становясь практически невесомой, — и вот в этот момент, когда человек способен услышать, Бог вступает в диалог.

Книга Иова нам показывает, что нет приближения к Богу без мучительных внутренних и внешних потрясений. Нет движения вперед, нет возврата к чистоте, которую мы потеряли после грехопадения, нет познания бытия, нет ответов на главные вопросы, если мы не освободимся от земного притяжения».

— Какой толк в ваших проповедях, если вы сами себе не можете помочь?! Почему Господь не исцелит вас?! Ведь вы праведной жизнью жили. Или я чего-то не понимаю? Откройте глаза, отец Михаил, и поговорите со мной! Я двадцать лет жил без Бога и теперь должен поверить вам на слово?

Вдруг соседняя дверь в реанимацию открылась и в нее вкатили тележку с пациентом. Внутрь забежало человек пять сразу. Засуетились. Стали подключать аппаратуру, датчики, надели манжету. Начали что-то колоть в вену. Через стекло плохо проникали звуки, но все-таки можно было разобрать речь. Я пригляделся к пациенту и не поверил своим глазам. Рядом с таксистом Валерой и отцом Михаилом лежала мать Кати. С огромной гематомой и спекшейся кровью на лице.

— Представляешь такое, моя мать все-таки увиделась с отцом перед смертью, — отозвалось у меня в голове голосом пожилой Кати. Все встало на свои места. Отец с матерью лежали рядом.

«Еще одно событие сбылось», — подумал я.

В бокс, ругаясь с врачами, влетела девушка в запачканном кровью платье и порезами на руках. Ей дали что-то выпить. Она немного успокоилась, села на стул и посмотрела на Валеру, потом на отца Михаила. Заплакала. Врачи продолжали суетливо бегать, что-то подключать, вводить в катетер.

Я молча сидел за стеклом, не веря в происходящее.

Потом врачи начали уходить, и медсестра подошла к Кате. Потянула ее за руку, указывая на выход. Катя сказала, мол, сейчас, дайте мне еще минуту. Сестра ушла.

Катя посмотрела на Валеру, потом нагнулась к нему и стала что-то рассматривать на его руке. Потом встала и направилась к выходу. А точнее, прямо на меня, к стеклу. Дальше все происходило как в замедленной съемке.

Так же, как когда-то давно, в прошлой жизни, она переходила дорогу в коричневом платье, когда я стоял на остановке и ждал автобус. Она подошла вплотную, посмотрела на свою размазанную тушь, увидела меня и отшатнулась. Два раза моргнула и выбежала из комнаты. Я тоже моргнул и вытер рукой слезы.

Решил выждать полчаса и только потом вышел. Попрощался с медсестрой на посту и покинул отделение нейрохирургии. Раньше у меня были такие мысли, но на фоне всего увиденного я сделал для себя важный вывод: ни Валера, ни отец Михаил не был моим донором. Это был кто-то другой. Но знать, кто именно, мне теперь не хотелось.

На улице солнце сменилось редкими тучами на небе, говоря о том, что ближе к вечеру может пойти дождь. Я медленно брел к своему корпусу. На середине пути решил присесть на лавочку передохнуть. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Тоже ждете пересадку?

Я повернул голову. Ко мне подсела совсем молоденькая девушка — еще, наверное, и двадцати лет нет.

— Нет, уже не жду. Мне сделали операцию.

— Да? А что же тогда так задыхаетесь?

— А кто его знает. Может, переоценил свои силы.

— Все равно рада за вас. Я вот с детства мучаюсь с недостаточностью. Как восемнадцать исполнилось, так сразу поставили в лист ожидания, но с каждым месяцем слабею, скоро на дозатор подключат. На улицу уже не выйдешь, а впереди лето…

— Тебя как вообще зовут?

— Даша.

— Меня — Максим. Ты давно тут лежишь?

— Семь месяцев.

— Семь месяцев? Ого! Как же ты тут терпишь? С ума сойти.

— А что делать? Помирать-то не хочется. Семью хочу, детей, учиться, работать. Вот только можно и не дождаться донора. Пока я тут была, уже трое не дождались. Так что ты еще радуйся, что сделали, что ходишь вон.

— А чего радоваться? Все равно это не жизнь. Таблетки, стимулятор, все болит, работать нельзя. Кому я теперь нужен такой?

— Слушай, что ты ноешь? Просто радуйся и все. Бог дал тебе второй шанс, вот и живи. Значит, какие-то планы у него на тебя есть. Тысячам людей второго шанса не дают. А ты сам пока не понимаешь того, что тебе подарили.