Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

— А Бог есть?

— А ты разве это сам еще не понял?

Тут поднялся сильный ветер, и на весь сквер раздался колокольный звон из храма. По спине побежали мурашки.

— В такой ситуации каждый второй плачет, мол, за что мне это? Что я сделал? Не понимая, что раз тебе дали шанс, то, значит, ты еще ничего не сделал, но можешь… — она запнулась. — Ты прости. Здесь особо не с кем так поговорить. Соседок в палатах больше волнуют сериалы и сплетни, а не душа.

— Я вот читал тут брошюру отца Михаила, который лежит сейчас в реанимации, и мало что понял. Хочешь, на, бери, — я протянул ей сложенную брошюру. — Потом отдашь.

— Хорошо, Максим. Почитаю. Спасибо. Ты не переживай. Все сразу и не поймешь. Постепенно. Вода камень точит.

— Тебя проводить?

— Нет, я еще посижу. Меня, может, в последний раз на улицу выпустили.

— Хорошо, — спокойно ответил я, а у самого комок к горлу подкатил. — Ладно, пойду. Спасибо тебе.

— Не за что.

В семь вечера мама позвонила — узнать, как я. Сообщила новость, что моя бывшая теща и тесть разбились на машине, но неизвестно, остались ли в живых. Мол, люди говорят, авария страшная была. «Печально», — ответил я без удивления.

Почистив зубы, решил проветрить палату перед сном. Надел куртку, чтобы не простудиться. Сел на подоконник и стал разглядывать уходящих домой врачей.

Тут я заметил, как к нашему корпусу из реанимации идет знакомая девушка с какими-то папками под мышкой. Пригляделся. Точно Таня.

— Привет, Тань, — крикнул я.

Медсестра остановилась и закинула голову кверху.

— А, Максим, здравствуйте. Вы тут чего опять?

— На биопсию приехал. Завтра будут делать.

— А я вот бумаги несу в архив сдавать.

— У вас после этого есть полчаса?

— Ну, думаю, полчаса смогу выделить. Я сегодня с Ниной дежурю. Могу задержаться немного, а что?

— Таня, как будете возвращаться назад, крикните мне в окошко, я спущусь.

— Хорошо, Максим, крикну.

Прошло минут пятнадцать, и снизу донесся голос Тани. Я взял ключи на посту, зашел в лифт и спустился на первый этаж. Взял у теперь уже знакомого охранника Коли две кружки, заварил чаю и вышел с ними на улицу встречать Таню, под мышкой держа коробку конфет для медсестер нашего отделения.

— Господи, это что такое? — спросила Таня.

— Это вечернее чаепитие, — улыбнувшись, ответил я.

— Не свидание? — тоже с улыбкой спросила она.

— Нет, что ты. Какое свидание. Разве я похож сейчас на парня, пытающегося охмурить красивую медсестру?

Она посмотрела на меня пристально и с улыбкой ответила:

— Нет, нисколечко.

— Вот и хорошо. Пойдем, сядем вон на ту скамеечку.

Она взяла у меня две кружки, и мы подошли к скамейке. Я стряхнул пыль рукой и предложил ей сесть. Мы сели. Даши нигде было не видно. Наверное, уже вернулась в палату.

— Давай сначала я открою конфеты. Нужно же как-то отметить мою выписку и нашу встречу.

Мы сделали по глотку чаю, и я спросил:

— Ну, как у тебя дела? Как твоя жизнь с молодым человеком?

— Все хорошо, живем. Пьет он сейчас, правда, сильно.

— Плохо…. А бабушка как?

— Бабушка хорошо. Она у меня крепкая старушка. Ты-то сам как, Максим?

— Как видишь, неплохо. Поставили кардиостимулятор. Вот завтра биопсия. На развод еще подал.

— Печально. Но все равно ты не должен сейчас об этом думать. Главное — это здоровье. Все остальное приложится.

— Скажи, а вот ты за что любишь своего гражданского мужа? Вот он не работает, пьет, небось, и бить пытался, а ты его не бросаешь, любишь. Вот скажи: за что? Не понимаю я вас, женщин.

— Ну, Максим, как тут скажешь в двух словах. Женщина просто любит и все. Тут нет объяснений. Просто люблю такого, какой он есть. Здесь все намешано. Жалость, страсть, нежность, страх, сила мужская. Он ведь не всегда таким был, и я уверена, что все будет хорошо. Найдет работу. Поженимся, дети будут.

Я вздохнул.

— Все равно не понимаю. Вот я работал, работал, не пил, не бил, не гулял, а меня не любили. Как так?

— Значит, не твоя это женщина, Максим, вот и все. Не твоя. Найдешь еще свою женщину, которая сама за тобой будет бегать и в глаза твои смотреть. Говорят, что лучше, когда тебя любят, а не ты. Так проще жить. Вот я люблю своего кобеля и страдаю.

Я посмотрел в глаза Тани. Какая все-таки глубина. Они были прекрасны в сумерках этого вечера. И в этой глубине отражался поникший человек, больше не верящий в любовь.

— Не смотри на меня так, Максим, а то я заплачу. Мне и тебя жалко. Это непросто, понимаю, потерять все на ровном месте, но что поделаешь. Нужно жить как-то, а новая любовь придет. Не сразу, но придет. По себе знаю. Только жить нужно без глупостей.

Мой взгляд скользнул за спину Тани и замер. Я уставился на почти бегущую к дверям больницы Катю.

— Ты что там увидел?

— А? Да так, ничего.

Таня обернулась.

— Это твоя жена побежала? Я правильно поняла?

— Да, она самая. Видимо, к матери пошла в реанимацию опять. И к отцу тоже.

— У нее что, там и отец, и мать лежат?

— Получается так.

— Ужас какой. Тоже не позавидуешь. Вот видишь, каково бывает. Ты потерял жену, а она может потерять и мать, и отца. Так что, Максим, радуйся, что еще так все выходит.

— Радуюсь, как видишь, и конфетами закусываю.

— Не хочешь ее догнать?

— Зачем?

— Ну… Поговорить, там.

— Не о чем нам разговаривать. Мы уже поговорили обо всем.

— Эх…. Все уходит так быстро. Вот и чай закончился.

— Действительно, нечему тут завидовать и гневаться нечего на нее. Жизнь будет не сахар. Пускай я уже не боец и не знаю даже, что со мной случится в следующий час, но… Так хорошо не знать, что с тобой будет. Это такая радость, что мы не знаем этого.

— Так никто не знает, кроме Бога.

Я снова посмотрел ей в глаза. Она моргнула.

— Ладно, Максим, побежала я. Пора уже, а то ругаться будут. Тебе бы не понравилось, если бы я вот так на час убежала чай пить в сквер с каким-то Максимом.

— Да, Таня, не понравилось бы. Тем более с каким-то Максимом, — улыбнулся я.

Она хихикнула.

— Вот именно, поэтому побежала я, — сказала она и вложила мне в руку бумажку.

Когда медсестра скрылась за корпусом, я прочитал на бумажке:

«…. Мой телефон, если что. Звони, не стесняйся. Поболтаем. Всегда рада. Таня».

Я поднял голову и посмотрел на небо. Звезд не было видно из-за туч. Я встал и пошел к себе в палату, забрав с лавки пустые кружки и коробку конфет.

На следующий день мне взяли биопсию, а еще через день выписали, скорректировав дозировку такролимуса. Как сказала Елена Николаевна: «Все вроде бы пока неплохо. Отторжение есть небольшое, но оно приняло хроническую форму. Через годик посмотрим сосуды, тогда и будем думать, что и как. Пока все оставляем, как есть».

Дома я узнал, что с работы пришло уведомление. Нужно было приехать в офис и покончить с формальностями увольнения, забрав трудовую книжку. Пришлось опять просить маму поехать со мной. Одному еще было сложно.