Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

Любая гулянка не обходилась без частушки с переплясом под гармошку. На посиделках пели их скромно, хоть и с подковыркой, а уж в пьяном-то угаре хотелось разгуляться, там всё дозволялось. Дробно стучат каблуки, от желающих нет отбоя. Частушка потому и называется частушкой, что наперебой частят друг перед другом. Были частушки с перчиком, покруче. Ничего, ржут, правда, ребятишек гнали подальше.

От воспоминаний Семён загрустил и раскис. Колька, радостный, возбуждённый, подошёл и обнял отца за плечи.

— Ну, как тебе, тятя, глянется? Что-то ты помрачнел.

— Всё хорошо, сынок. Только одно жалко, мать не поехала.

Тут Колька что-то вспомнил, мигом подхватился и захлопал в ладоши. Когда гости утихомирились, он и говорит:

— Минуточку! Спасибо всем за поздравления, а вот сейчас будет самое дорогое, послушаем, — и командует Игорю — давай!

Игорь запихнул кассету в видик, и у Семёна чуть крыша не поехала. Вот она, его благоверная Марья Михеевна, нарисовалась в телевизоре. Сама сидит супротив их дома на скамеечке в своём платочке и новой кофте, и так это тихо, и ласково говорит:

— Ну, что тебе, сынок пожелать? Дай тебе Бог здоровья и счастья, твоим деткам не хворать, почитать родителей, как вы нас с отцом. Ты уж, Коля, на работе старайся с людьми ладить, — и давай буровить, да так всё к месту и ладно, что Семён удивился, во, даёт, родная! Только вдруг «родная» как ляпнет: — Зина, доченька, вы уж с Игорьком приглядите за дедом, а то он ещё подопьёт и затеет плясать под гармошку и петь про соловья с кукушкой. Ещё осрамит Колю перед гостями.

Гости засмеялись, захлопали и загалдели, а Семён досадно крякнул, и от стыда подался в комнату к Васятке.

Он, конечно же, догадался, что это всё Колька записал в прошлый приезд тайком на кассету, чтоб его удивить. Удивил, поганец. И эта, старая мочалка, туда же: орёт и срамит на всю ивановскую: «Глядите за ним, он напьётся, как свинья!» Ах ты, кошёлка старая. В телевизор уже полезла, в эфир. Приеду, я тебе покажу, кончилось твоё эфирное время!

Обидно стало Семёну, а из-за чего? А не из-за чего. Вишь, горожанам русские песни не нравятся, плясать под гармошку стесняются, выходит это им стыдно, а сами-то что вытворяют. Им только грохот и нужен, бум-бум-бум, а сами-то разучились играть. Да и что это за танцы? Повиснут друг на дружке и стоят млеют, а то примутся скакать и дёргаться, как пилепсики.

В наше время гармошка ещё не в каждой деревне была. Это уже потом гармошки и патефоны появились, а так все табунились на топтогоне и плясали под балалайку.

Стал вспоминать Семён себя, Марью, знакомых парней и девок, и не теперешних, старых и согнутых временем, а молодых, весёлых и ему полегчало. Эх, вернуться бы в то время, да нельзя, остаётся только вспоминать. Вот хотя бы взять Пашу Скворцова, вот кто играл на балалайке, она в руках у него звенела и выговаривала. Играл на заказ любые волны, хоть дунайские, хоть амурские. Тогда в моде были краковяк, полька, подиспань, кадриль, но больше всего любили и плясали «Барыню» — её ещё шутейно называли «жопотряс». Хех ты, придумают же.

Раньше подопьют мужики, друг дружку за грудки теребят и по стараются выяснить: «Ты меня уважаешь?» Это потому, что при жизни их начальство не уважало. И только в подпитии до них доходило, как это унизительно. Сейчас другая крайность, на уме только деньги, уже и не замечают, что весь разговор вертится вокруг них: кто сколько заработал, на сколько БМВ дороже «Тойоты», куда выгоднее вложить деньги? Все норовят стать скоробогатыми. Измельчал мужик, помешался на деньгах.

На другой день Семён с утра поправился стопочкой и засобирался домой. Колька хотел его увезти на машине, но они с Игорем были с похмелья, потому он хотел вызвать своего шофёра с «Волгой». Но Семён отказался наотрез:

— Да что ты, сынок, выдумываешь? На автобусе хорошо доеду, зачем человека в выходной день беспокоить.

На автовокзал поехали одни мужики. Зинаида осталась дома, ей работы по макушку с этим юбилеем. Вокзал как всегда жил своей суматошной жизнью. Отыскали свободное место, расположились на лавочке. Пока Игорь с Васяткой покупали билет, у Семёна с Колькой произошёл серьёзный разговор.

— Тятя, а ты ведь вчера крепко осерчал, — подначил Колька, — на что обиделся? Гармошки не было?

Семён конфузливо кашлянул.

— Слабый я стал, сынок. Чуть выпью и меня понесло. Тут ещё мать под руку каркнула с телевизора… Надо же. Как она меня, сатана, ловко поддела. — Семён оживился, хлопнул сына по плечу. — Всё хорошо, сынок. И друзья твои уважительные, даже нашу самогонку попробовали. В общем, всё путём.

— Ну и ладно. Тут в сумках тебе зайчик с зайчатами гостинцы собрал. Еда всякая, есть кое-что и похмелиться. Лисичка наложила всяких тряпок, тебе и мамане, там разберётесь. Вот тебе ещё денежки, — Семён замахал руками, но Колька его остановил, — ты не махай. Я знаю, вы с пенсии ещё и Надьке помогаете, так что, бери. И, ради Бога, не копите вы эти деньги, тратьте. Возьмите угля, дров, и не вздумай ещё сам их колоть. Найми, не экономь. И ещё, — тут Колька как-то засуетился, засмущался, — ты вот что… это, про деньги Зинаиде не говори.

Ох, уж эти деньги. Хоть и психовал Семён, что они только на уме, а куда без них? У той же Надьки семья — пять человек, а добытчик один Михаил. Это раньше военные жили, не тужили, а сейчас он хоть и подполковник, да что толку с его звёзд? Зарплату и довольствие по полгода не видят, ну, как тут не помочь? А, вишь, Колька-то прознал и как осуждает. Э-х, милый, посмотрим, как ты своей Светланке будешь помогать или нет?

— Слышь, тять, — прервал молчание Колька, — а может, всё-таки, переедете в город? Если нам не хотите мешать, купим вам отдельную квартиру, сейчас с этим просто. Столько детей, а вы там одни, как неприкаянные. Мы же за вас беспокоимся.

— Пустой разговор, сынок. Сто раз про это говорено. Ты сам-то замечал, когда въезжаешь в твой вонючий город, то тебя встречает городская свалка и тучи ворон орут: «Ка-ар, ка-ар» Нет уж, сынок. Я лучше буду жить в деревне, там по вечерам поёт соловушко, а по утрам петушок будит, и кругом раздолье.

— Но ведь вам трудно одним, всё же возраст.

— Как ты не поймёшь — там наши вековые корни. Тятя с маманей схоронены, дед с бабкой и нам там свой век доживать. Если уж будет невмоготу или кого первого скрутит, тогда уж… — Семён немножко помолчал и тихо докончил: — Ты, сынок, старший, а потому тебе мой наказ: если что, сделай всё по совести. Главное, схороните нас рядом, в родной земле, где не вороний грай, а соловушки поют. Подле наших стариков.

Колька приобнял отца и неестественно бодро зачастил:

— Ты что это такое говоришь, тятя? Что, уже помирать собрался? Да мы ещё поживём!

— Нет, это я так, на всякий случай. А ты запомни.