Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

Под навесом, у посадочной площадки играл баянист. Мужик уже в годах, чисто одетый, опрятный. И так же сердешный хорошо играет про маньчжурские сопки, заслушаешься. Перед ним лежала коробка из под обуви, куда прохожие бросали мелочь.

Это всё напоминало Семёну послевоенные годы. Так же на рынках и вокзалах было полно нищих попрошаек и беспризорных ребятишек. Безногие инвалиды на костылях и тележках просили милостыню. По вагонам и вокзалам увечные, слепые музыканты играли и пели «жалистные» песни.

Но тогда это было понятно, последствие великой беды, а сейчас? Первое впечатление от встречи с городом ошеломило.

— Что это стало с людьми? Там побираются, здесь поют, там плачут. Куда же мы пришли, может, хоть ты мне объяснишь?

Игорь засмеялся:

— Деда, ты просто впечатлительный и всё близко принимаешь к сердцу. Не переживай, Сергей Есенин нас предупреждал:

Пройдёт это. Вот переболеем всем, что ты видишь, и заживём нормально. Здесь больше половины хитрят, дурака валяют, обиженных из себя строят. Привыкли, чтобы за них кто-то думал, что-то давал. Пока не поймут, что о себе надо заботиться самому.

До дома добирались на такси, которое сейчас все называли «тачкой». Такая красивая «Волга», а у них чёрте это — тачка! Как быстро всё меняется. За какие-то семьдесят лет, как помнит себя Семён, под корень извели коней и пересели на машины.

Раньше любой справный хозяин, помимо рабочих лошадей, имел и выездных. Это была гордость хозяина. Хвастали друг перед другом, у кого кони лучше. Какие были наборные уздечки, сбруи! Серебра не жалели, дуги с колокольчиками. А какие были разудалые наездники! Конь летит как стрела, грива на ветру развевается, а он привстанет на стременах, пригнётся к шее, и только ветер свистит в ушах, э-эх! Ну, птица, да и только!

Теперь помешались на машинах. И тоже друг перед дружкой: у кого престижней. С этими иномарками совсем свихнулись. Дали свободу, чертям. Думаешь, что в шикарной «Тойоте» сидит добрый молодец, а из неё вылезает мизгирь тонконогий. У них теперь эта железяка украшает человека. Тьфу!

В Покровке первого «Москвича» купил председатель колхоза Ярцев Прокопий. Месяц вся деревня бегала смотреть на это чудо. Потом Прокопия объявили врагом народа и упекли на Соловки. Какая-то бдительная паскуда позавидовала и капнула куда следует, будто бы председатель хвастался, что мериканский «Форд» сильнее и лучше нашего уродца «Москвича».

Колька недавно получил большую квартиру. Дочь Светлана, врач, вышла замуж за сокурсника и по контракту укатили в Монголию. Игорь с женой и Васяткой жил с родителями. По теперешним временам — это редкость, но тут особый случай. Его Валентина училась в аспирантуре и по полгода жила в Москве, так что поневоле приходилось дружить.

Васятка, как кузнечик подпрыгнул и повис на шее у Семёна. Тот растроганно гладил его по худенькой спинке и бормотал:

— Ты гляди, какой вымахал, скоро папку догонишь, ах ты птичечка сладенькая, ах ты суккин кот… давай-ка гостинцы посмотрим, что там бабка уготовила?

Из гостинцев Васятке причиталось: кулёк карамелек из сельпо и сдобные постряпушки, румяные и сладкие, с ревенем. Васятка как-то сник и обиженно засопел. Игорь пристыдил сына.

— Ты, что же это, не рад? Как тебе не совестно? Бабушка так старалась, сама специально пекла, а ты, как неблагодарный поросёнок, носом крутишь. Стыдись.

Семён не обиделся, несмышленыш, что с него возьмёшь, а вот как-то неприятно заныло внутри. Да что же это происходит? Даже малому дитю и то не угодишь. Помнит, когда сам был такой же, как Васятка, зимой тятя часто ездил на мельницу или в бор за дровами, и с каким же нетерпением ждали его ребятишки. И вот он возвращается. Всегда озябший, красный от мороза, снимал тулуп, стягивал валенки и весело подмигивал им.

— А что я вам привёз? Вы только послушайте. Еду, а в Петуховом логу лисичка поджидает, сама рыженькая, хвостик пушистый, говорит: «Вот тебе хлебушко, передай его ребятишкам».

Хлеб был мёрзлый, холодный, но такой вкусный и желанный, что съедали его до крошки. У мамани такой же хлеб, только тёплый и мягкий, но этот во сто крат вкусней. Что ты, он же от лисички. Другой раз хлеб, а то и кусочек мороженого сальца передавал зайчик или Мишка косолапый. Про конфеты тогда ещё и понятия не имели. Разве что свеклу напарят в русской печи. А теперь, видишь, «сникерс» или «киндер-сюрприз» им подавай.

Квартира у Кольки хорошая, просторная, у Васятки есть своя отдельная комнатка, куда его и проводил Игорь готовить уроки. Накрыл на стол, стал кормить деда с дороги. Тот малость поел начерно, так как берёг аппетит на вечер к общему столу.

Пока поджидал Кольку со снохой, осваивался. Разглядывал городские диковинки. Туалет и ванна отдельные, до потолка обложены цветной плиткой, и тут же рулоны туалетной бумаги, а не скомканная газета. Семён недолюбливал этот городской сервис, ему как-то было совестно пользоваться туалетом, вроде, он как гадит в квартире. В деревне такие удобства на улице, а жильё — святое дело. Что сделаешь, это крестьянская психология.

Всё блестит. Краны все хромированные, вода даже горячая.

Надо же! Чего только не напридумывали: двухкамерные холодильники, морозильники, стиральные машины, которые сами стирают и сушат. Но больше всего поразил кухонный комбайн.

— Неужели сам моет посуду?

— Моет. Ещё как моет, вот увидишь.

Одно приметил Семён, что все эти удивления импортные. Выходит, пока мы себе во всём отказывали, кажилились эту заграницу обогнать, это чертивьё жило себе в удовольствие. Они тихой сапой, без Карла Маркса напридумывали всякой хреновины, и мы же теперь у них всё покупаем. Выходит, за что боролись, на то и напоролись, а теперь ещё оглобли от социализма повернули к капитализму. Стоило ли тогда семьдесят лет себе во всём отказывать и щетиниться против всего мира?

Но вконец доконал его Васятка. Семён пошёл посмотреть, как он готовит уроки. Видит, что хорошо устроился внучёк: у него свой стол, полка с книгами и даже настольная лампа.

— Учись, внучёк, учись. Сейчас без арихметики нельзя.

— У меня по ней ни одной тройки! — Похвастался Васятка.

От нечего делать решил Семён на старости лет поумничать.

— Без троек, говоришь? А вот я проверю. Сколько будет, если сто двадцать разделить… ну, хотя бы на два?

— Ха! Это я сразу в уме разделил, будет шестьдесят. Ты мне давай что посложнее, с двузначными числами.

Семён оторопел и недоверчиво посмотрел на него.

— Хвастаешь? Ну, тогда ладно. Умножь-ка, скажем, двадцать шесть на… тридцать четыре.

Прошли какие-то секунды, а Васятка уже подхватился:

— Готово! Будет восемьсот восемьдесят четыре. Теперь ты сам проверяй. — И хитро поглядывает, как бесёнок.