Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

Готовились к очередному пленуму. Ясно, что Сорокин выступает с докладом. Поэтому все отделы как угорелые носятся со справками: строчат, уточняют, согласовывают, переделывают. Мы тоже подготовили справку. Потом это всё орготдел свёл, доклад отпечатали и раздали по экземпляру отделам для проверки. Я тоже получил доклад и читаю. Дошёл до нашего раздела «Экономика» и ахнул. У нас по анализу поголовье свиней в крае снизилось на 2,5%, а в докладе, наоборот, — рост на эту цифру.

Проверяю копию нашей справки, — нет, всё правильно — спад, а не рост. Что делать? Конец рабочего дня, и как на грех нет Егорова. Я рысью к Василию Павловичу. Говорю что ошибка по разделу животноводства. Горячусь, своей справкой трясу.

До сих пор не пойму, как этот умный и рассудительный человек согласился со мной, даже не уточнил в орготделе? Только проверил сводки сельхозуправления, подумал и… дал команду машбюро перепечатать лист в экземпляре доклада Соркина.

И Сорокин на пленуме с трибуны крайкома в присутствии зав. отделом ЦК партии и зам. министра сельского хозяйства, всех ошарашил: «… наконец-то в крае достигнут, хоть и небольшой, но рост поголовья свиней, — перевернул страницу и по нашему исправленному ляпнул: — в результате принятых мер их поголовье резко уменьшилось, на тридцать восемь тысяч голов…»

Сказал всё это с разгона, тормознул и сам удивился. Наступила жуткая пауза. Ничего не поймёт. А в зале звенящая тишина, потом оживление и пошёл смешок. Но Михаил Фёдорович был мужик битый, мигом сориентировался и отшутился каламбуром:

— Виноват. Надо разобраться, кто это мне подложил свинью?

В зале уже хохот, московские гости тоже улыбаются. Шутка высокого начальства всегда самая смешная. Он, конечно же, догадался в чём дело, и по ходу доклада сам себе срежиссировал и с честью разрулил. Но как! Дождался, когда все угомонятся да как врежет правду матку, да так, что кое-кто поёжился:

— Ну, что, отдохнули? Расшевелили вас эти свиньи? А теперь успокоились, давайте поговорим серьёзно. Впервые за много лет у нас в крае резкий сброс поголовья свиней, на тридцать восемь тысяч, и это не может не беспокоить краевую партийную организацию. — Тут уже было не до смеха, начался деловой разговор.

На другой день Егоров на меня даже не сердился, смотрел, как на пустое место, как на покойника. Я всё понял, а как понял, так и успокоился. Всё получалось как у знаменитого барда Александра Новикова: «Думал к плахе после всех, оказался превым!»

Егоров сидел как на иголках, ждал когда нас поволокут на эту плаху, а как вызвали, — побледнел. Меня прихватил с собой, как заложника-смертника. Не буду говорить всех деталей «беседы» у Сорокина, как он мочалил и копытил моего зав. отделом, одно скажу, — говорил крепко. Да и было за что.

Егоров изредка что-то невнятно блекотал и пытался перевести стрелки на меня, но не тут-то было. Сорокин его не слушал.

— Кто зав. отделом? Ты? Вот с тебя и спрос! И вообще, ты зачем этого золотого медалиста сюда притащил?

А когда отвёл душеньку на нём, и до меня дошла очередь.

— А ты, херувимчик с красным дипломом и куриными мозгами, какого хрена полез туда, куда кобель свой хрен не пихал?

Мне бы молчать в тряпочку, но молодой был, с придурью, лезу бодаться. Как молодой петушишко, что ещё и петь толком не научился, взял и прокукарекал, но главное — что и как:

— Согласно Устава, член партии имеет право… не взирая на лица… всех снизу доверху… сверху донизу…

— Ду-урак! — Говорит Михаил Фёдорович. — Ты хоть маленько фильтруй, что несёшь. Неужели ты не соображаешь, — если поправил слово или цифру, то прочти и посмотри, что у тебя получилось с общим текстом… Нет, я не могу! — И к Егорову: — Где вы только набираете таких придурков?

Тут я совсем обиделся и ещё раз лягнулся:

— Это вам не тридцать седьмой год! И от вашего липового роста поголовья свиней на прилавках мяса не прибавится!

С Егоровым стало плохо, пригоршню валидола заглотил и за сердце ухватился. Зато Михаил Фёдорович аж зашёлся в гневе. Подскочил ко мне, кулаки сжал и ногами затопал:

— Во-он! Вон из кабинета! Свинёнок!

Я пулей вылетел. Всё. Вот теперь уже пора собирать вещи.

Накануне этого дня ко мне из деревни приехала маманя. А вот сегодня, когда Михаил Фёдорович выгнал меня из кабинета, моя маманя по телефону созвонилась с Еленой Васильевной и та позвала её в гости. Такую жизнь прожили, есть что вспомнить. Одна хвалит сыночка Мишу, другая свою кровиночку Петюню.

— Он ведь тоже в крайкоме работает, там где и Миша. Только вот, признал ли он его? Столько времени прошло.

— А мы это сейчас узнаем, — говорит Елена Васильевна, — берёт трубку и звонит помощнику Василию Павловичу: «Вася, там у вас работает Петя Соломин, знаешь такого?» «Знаю, — говорит, — а в чём дело, Елена Васильевна?»

— Попрошу тебя, срочно привези его ко мне. Надо позарез. Только Мише пока не говори, я сама ему позвоню.

***

И вот сижу я и переживаю. В нарушение Устава и его демократического централизма, секретарь чуть ли не пиночьями вышвырнул рядового члена партии из кабинета. И так мне себя жалко стало, думаю, может напиться? Чувствую, что нос зудит.

Вдруг открывается дверь, входит Василий Павлович и без всяких предисловий командует мне:

— Собирайся. Поехали.

Поехали. На крайкомовской «Чайке». Только вот куда? Думаю: одно из двух: или в психушку или каталажку. Только почему не на «воронке», а на «Чайке?» У подъезда девятиэтажки стоит милиционер. Василий Павлович что-то ему сказал, потом мне:

— Иди. Второй этаж, квартира четырнадцать. Там тебя ждут.

Поднимаюсь. Звоню. Открывают. «Проходите», говорит пожилая женщина, сама улыбается. Кто это? Где-то видел, а не могу вспомнить. Но тут маманя нарисовалась. Догадался. В общем, охи, ахи, кудахчат и тащат меня за стол, а на нём чего только нет.

— Ты не стесняйся, Петя, — говорит Елена Васильевна, — мы ведь с Лушей как родные сёстры. Я ей по гроб жизни обязана.

И давай опять про тридцать седьмой год, про войну, как болели, как голодали и добрым словом помянули нашу корову Зорьку, как она спасла нас всех. И выходило, что через эту корову мы с её сыночком Мишей , молочные братья . У меня голова кругом, столько событий для одного дня. Сам думаю, знали бы вы, как меня «молочный братан» отметелил, другое бы запели.

А Елена Васильевна как мысли читает:

— Ты, Петя, с Мишей-то хорошо знаком?

— Хорошо знаком. Я только что от него. По душам говорили.

— Как же ты знаком, если он мне о тебе ничего не говорил?

— Он же не знает, что я из Ельцовки. И потом, как он меня узнает, если мне тогда было семь лет, а сейчас почти тридцать.