Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

— И что мы от этого выгадываем? Чем больше поголовье скота, тем больше будет план по сдаче мяса. Как его выполнять?

— Запомни, всё в руках человека. Можешь мне не поверить, но одно время у нас в Сибири пытались выращивать грузинский чай, разводили тутового шелкопряда, засеяли сотни гектаров кок-сагыза, пытаясь получить свой алтайский каучук. Всё это было.

— Но это же абсурд.

— К сожалению, это правда. Мало того, так мы за шелковичного червя ещё получали Грамоты ВДНХ, правда перед этим его коконы тайком привозили из Узбекистана. И ты думаешь, что со свиньями не разберёмся. Не беспокойся, всё будет в порядке.

Теперь о твоей работе. Даю время, как испытательный срок. Если не приживёшься в крайкоме, будем решать с переводом.

Прошло несколько лет, моё семейное благополучие было хорошее, но сама партийная работа не нравилась. Несколько раз Михаил Кузьмич спрашивал, не передумал я уходить из крайкома. Я понимал, не будь я земляком и молочным братом, со мной бы не нянчились, вместо партийного билета, выдали волчий. В крайкоме был особый порядок — или выгоняли, или переводили.

Партийные кадры — это особый разговор. Обычно партийно закалённые инструктора райкомов, обкомов и крайкома делили на три категории, их дальнейшая судьба была такова:

— идейно подкованные говоруны, обаятельные остроумные живчики оставались в партийных структурах, составляли костяк;

— деловые головастые мужики с хозяйственной жилкой направлялись руководить большими заводами, трестами, крупными совхозами и колхозами, вплоть до коммуналки и бытовки;

— говорунов без понятия и «без царя в голове» пристраивали начальниками отделов кадров. Там им самое место, лишь бы не вредили, толку от них всё равно никакого, зато преданы партии.

Я не вписывался ни в одну из этих категорий. Ну, куда меня? И всё же нашлось неплохое место, и я им доволен до сих пор.

Однажды зовут к Сорокину. Захожу. Здороваюсь. Сидит как обычно, но сразу видно, что чем-то доволен, руки потирает.

— Вот что, молочный брат, нашёл я тебе работу. Как раз такая, что и совесть твоя будет спокойная, и работа интересная. Твои любимые цифры. И обязан ты по роду этой работы как на суде говорить только правду и ничего, кроме правды.

Я как ёжик опять топорщу иголки.

— Нет у нас такой работы, чтоб без вранья и всё начистоту.

— А вот и есть! Идёшь в управление статистики.

Я так и сел. Господи, а ведь верно, как раз что надо.

А он встал и довольный ходит по кабинету, добивает меня.

— И заметь, уже не ты, а мы будем критиковать за очковтирательство и приписки. Понятно? Не поленился и специально для тебя нашёл интересные документы. Выучи на память, — и подаёт мне две тоненькие брошюрки, — это вот Положение о госстатистике и отчётности. Обрати внимание на приписку: «За срывы отчётности в установленные сроки и её искажение виновные привлекаются к ответственности, вплоть до уголовной». А вот и сам Уголовный кодекс, я специально для тебя подчеркнул статью: «От года до трёх лет лишения свободы». Что скажешь?

Молчу. Только руками развожу и глупо улыбаюсь.

— То-то. Шагай. Умник какой нашёлся.

Пошёл. Мне бы, дураку, радоваться, но такой уж у меня сволочной характер: мне такое добро сделали, за меня радуются, а я вместо «Спасибо!» опять всё изгадил. Как неблагодарный поросёнок. Уже и за ручку двери ухватился, да обернулся и брякнул:

— Большое спасибо за внимание и заботу, только все эти уголовные заморочки, которыми вы меня стращали, — липа.

— Как липа? Ну-ка, погоди, вернись. Давай разберёмся.

— Хотите на спор?

— Это ещё какой спор? Ты о чём?

— Всё просто. Закон есть, статья есть, а наказанных у нас нет. Позвоните прокурору края и спросите: за год в крае осудили хоть одного за искажение статистики? Ради интереса.

Михаил Фёдорович от моей наглости аж побелел лицом. Хватает трубку и даёт поручение прокурору, а сам никак не успокоится, ходит по кабинету и прямо рычит:

— Сейчас! Подожди! Я тебя так раздраконю, что взвоешь. Умник какой выискался… Медалист золотой… чистоплюй…

Звонит телефон, он хватает трубку, слушает и мрачнеет.

— Так… так. Ладно. За год нет, а за всю пятилетку? Что? Нет? А за время твоей работы? Тоже нет? А не знаешь, как в целом по стране?.. Да не может этого быть! Ну, вы, ребята, даёте.— Бросил трубку и обрушился на меня.

— Чего лыбишься? Радуешься? Зря радуешься, вот ты и будешь первый, кто сядет в тюрьму за искажение отчётности.

***

Вспоминая о нашем советском прошлом стоит сказать — не надо всё мазать только чёрном цветом. Да, много было формализма, надуманного и даже жестокого. Но не стоит забывать, что именно в советское время в стране всегда решались социальные вопросы, и в частности — здравоохранение и образование. Строилось бесплатное жильё. Особое внимание уделялось подростающему поколению, мало того, что среднее и высшее образование было качественным, но главное, что оно было бесплатным.

Не говоря о великой Победе над фашизмом в войне 1941—1945 годов, когда наша страна освободила от фашизма не только свою страну, но и Европу. Об этом не стоит никогда забывать.

Каждый год, где-то в середине лета, пасечник Егор Иванович ждал гостей. В это время шёл самый напор мёда, не успевал качать. Ещё подходил сенокос, а руки-то всего две. Жена в счёт не шла, ей, дай Бог, с домашними делами управиться: корова, поросята, птица… каждого надо накормить и обиходить. Тут ещё подкинут на лето внучат из города, а за ними нужен глаз да глаз.

Пасека располагалась в удачном месте. Два ущелья, как бы подались в стороны и образовали не широкую долину. Из одного, пенясь белыми гребешками, скатывалась по валунам студёная красавица Серебрянка, а из другого вытекала небольшая, но бурная речушка Громотуха. Вырвавшись на свободу, они, как родные сёстры, со слезами-брызгами кидались в объятия друг другу. Старшая Серебрянка прижимала к своему прохладному боку младшенькую горластую Громотуху, успокаивала её, а та всхлипывала волной, успокаивалась, и потом вместе продолжали путь.

Кое-где утёсы нависли над долиной, и тогда ёлки с берёзками напоминали бойких аккуратненьких девочек в зелёненьких платьицах. Они как бы расшалились, гурьбой вбежали на крутой обрыв и с испуганным любопытством заглядывают в пропасть. А там по бархату долины вяжет свои кружева Серебрянка. Вот тут, в раздолье медоносов, как раз и примостилась пасека.

Гости Егора Ивановича были не столько знатные, а сколько необычные. Перво-наперво, — Николай Борисович, художник. Но не какой-то завалящий, что только и умеет лебедей разных да толстомясых красавиц малевать на ковриках, а настоящий. Было ему уже за сорок, серьезный и культурный. Понятное дело, с бородкой, как же художнику без бороды? Работал он директором детской художественной школы. Приезжал не столько отдохнуть, а поработать. Привозил с собой краски, холсты, большие листы бумаги и треногу, чтоб на ней было ловчей крепить подрамник.