Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

Агроном Володя очень удивился, что в их машине оказалась водка, колбаса, сыр, рыба… И когда только Василий Иванович это всё запас? Вернее — откуда он знал, что Петра Фомича потянет на третью стадию? А всё потому, что он имел мало опыта.

Но ни это главное, главное для молодого агронома был вопрос — как это председатель с семилеткой и трехмесячными курсами может ворочать миллионами, а он, с университетом и аспирантурой, чуть не пустил колхоз по миру?

Этому в университете не научили. Этому учить сама жизнь.

Матвей Осипович работал начальником сельхозуправления. Человек самостоятельный и положительный во всех отношениях, тем более — член бюро райкома партии. Дом у него полная чаша, жена работала в больнице, а двое ребятишек ходили уже в школу.

И чего бы, казалось, им делить? Только стали в деревне поговаривать и его жене нашёптывать, что у Матвея Осиповича на стороне появилась зазнобушка. Это с их братом начальником часто бывает. Но главное, чем он эту кралю приворожил? Ни статью, не красотой, а разным дефицитом того времени.

Он к председателю райпо обратится, как бы для передовика сельского хозяйства нужны финские сапожки, или югославская дублёнка, тот разве откажет? Это же святое дело, помочь доярке или свинарке. Он подошлёт автолавку, а его водитель дефицитные свёртки переложит в его УАЗик и всё шито-крыто. А подарками он задаривал как раз не свинарку с дояркой, а свою зазнобу, Ольгу Николаевну, бухгалтера «Дорстроя». Раз оказал услугу — ей понравились финские сапожки, другой раз обратилась, — он ей опять же бесплатно, югославскую дублёнку организовал. Потом пригляделась и поняла, — Матвей Осипович мужик кудесник, почему бы и не приласкать богатенького Буратино с его чудесами.

В тот злополучный день Матвей Осипович срочно собрался в командировку, даже поругался с с женой Марией Васильевной. Она стала ему выговаривать, что он зачастил в командировки.

— Маша, — говорит он ей, — я просто удивляюсь. Современная женщина и должна понимать, что эти командировки для меня, нож острый. Посуди сама: билетов не достать, в гостиницах мест нет, питаешься где попало. Но ведь, надо. Я же отвечаю за весь район. И вместо сочувствия, ты же меня ещё и попрекаешь…

После этого, как он укатил на совещание в Главное управление края, его жена вечером подходит к дому бухгалтера Ольги Николаевны и караулит её. Только та с работы появилась, Мария Васильевна, как бы случайно её встретила и спрашивает:

— Скажите, Ольга Николаевна, а правду говорят, что мой муж частенько бывает у вас в гостях? Только честно.

Так как Ольга Николаевна была женщина гордая и независимая, то вспыхнула благородным огнём негодования.

— Да что вы такое говорите?! Кто это вам такие глупости наболтал? Как вам не стыдно! — даже разволновалась не на шутку.

А Мария Васильевна гнёт своё, потому предлагает:

— И вы не будете возражать, если мы с вами вместе зайдём в вашу квартиру? Вам же нечего бояться, и мне так спокойнее.

— О чём речь! Пожалуйста! — Правда, хозяйка двухкомнатной квартиры и кота Мурзика это сказала уже не столь уверенно и даже изменившимся голосом. Но деваться некуда.

Поднялись на второй этаж, Ольга Николаевна открывает дверь ключом, предлагает Марии Васильевне пройти и вдруг — щёлк. Кто-то включил магнитофон, и из глубины квартиры тихо полилась восточная мелодия про Али-Бабу. Потом из дальней комнаты послышался знакомый голосок… Матвея Осиповича:

— Сладенькая птичечка моя, ку-ку! А я тебе сюрприз приготовил. Погляди-ка, что тебе твой котик Матвейка принёс.

И тут распахивается дверь, а на пороге появляется законная жена, и в тон своему супругу говорит:

— И я здесь, моя птичечка пучеглазая, котик мой мартовский. Я тебе тоже сюрприз приготовила. Ох, как ты обрадуешся.

Но до начала развязки надо описать само появление Матвея Осиповича. Работники сельского хозяйства, они же с фантазией. Он надел домашний халат и шлёпанцы Ольги Николаевны, на голове закрутил полотенце, как чалму, и изображал шаха или визиря. Перед собой держал поднос с фужерами шампанского, фруктами и разными заморскими «дарами».

Магнитофон создавал нужный интимный настрой.

В свои сорок лет Матвей Осипович, как молоденький шалунишка в так мелодии исполнял танец живота и хвоста. Рядом с ним, как добрый знакомый, находился кот Мурзик, и тёрся о ноги «шаха». Словом идиллия и полный интим — и вдруг…

Он по инерции ещё вильнул раза два задом и замер. Глаза стали как крупные пуговицы, рот сам собой открылся, противно заныло в животе и захотелось срочно в туалет… по маленькому.

Гоголь обычно такую ситуацию называл немой сценой. Драматургия била через край, но всё это лирика, а вот проза. Мария Васильевна без лишних разговоров снимает с ноги туфлю и начинает звонить по морде своего благоверного. Кот мигом сиганул на сервант, от греха подальше, чтоб не попасть под раздачу.

Теперь вы только представьте ситуацию: она его охаживает, а он даже руку отвести не может: у него в руках поднос, бутылка шампанского, хрусталь, дорогие духи и прочий импорт, а сквозь пол не провалиться и в форточку не улетишь. Вот и стоит Матвей Осипович смиренно, словно конь вскидывая иногда свою буйную блудливую голову, и перебирает волосатыми ножками.

Надо отдать должное Марии Васильевне за смекалку. Вот она туфля под рукой (вернее — под ногой), а вот она — блудливая харя, критикуй без регламента. Некоторые жёны чуть что, пускают в ход свои царапалки, тупые предметы, в виде скалки, утюга или табуретки. Согласитесь, что это не совсем этично.

Окончив наказание, Мария Васильевна водворила на место обувь, а сама чуть запыхалась, потому потянулась к фужеру с шампанским. Матвей Осипович зажмурился и думает, — сейчас плеснёт в его «бесстыжие зенки», — а она хлоп фужер залпом и за другим тянется. Пьёт, а сама на Ольгу Николаевну косит глазом, как бы спрашивая: как, мол, тебе голубушка первое отделение концерта? Затем забирает с подноса модные колготки, французские духи «Шанель» и весь прочий импорт и кладёт себе в сумку.

Ольга Николаевна стоит ни жива, ни мертва, чувствует, что по сценарию будет и второе отделение с её участием. Однако всё закончилось очень даже пристойно. Не волосенила её Мария Васильевна, не била посуду и стёкла, не звала соседей, не рвала на себе волосы и не причитала: «Люди! Поглядите на эту б… (нехорошую женщину) и на этого кобеля белоглазого. Ой, тошнёхонько мне… ой деточки вы мои, сиротинушки…». Ничего подобного.

Уходя, даже сказала «до свиданья» и добавила уже в дверях: