Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

У Михаила Василича глаза на лоб полезли, думает, может это шутка? Или как физику довелось увидеть виртуальную реальность? Э-э, нет! Тут как раз всё наоборот, реальная вероятность попасть кандидату в капкан местных чиновников.

По команде Кузьмы ребятня наперебой затянула заученное, как цыганята на улице, когда пристают к прохожим:

— Дяденька депутат! Выпейте за наше детское здоровье. Просим вас, не обижайте детей! — И вдруг не стройно, в разноголосицу, ни к селу, ни к городу, запели:

После этой здравицы, мама всего этого цыганского хора, принялась хлебосольно угощать гостей.

Поднялся шум, гвалт, а начальство? А начальство только хитро щюрится и помалкивает. Конечно, это был только трюк и дети не пили, зато эффект для новичка был сногсшибательный.

Что делать, думает Михаил Василич, выпить нельзя, но и пить нельзя, причём не у Ломоносова не у Дарвина нет про это законов. И всё же он исхитрился. Ладно, думает про себя, вы мне устроили экзамен, так пусть он будет хоть с пользой. Я вам тоже покажу закон Ньютона о всемирном тяготении, но только на русский манер — о тяготении негодяев к водке. Тут же все районные алкаши, как на регистрации. Учтём, думает. Не обрадуетесь.

— Хорошо, — говорит, — хрен с ней, с язвой. Выпью. Только пусть ребятишки и Глаша не пьют. Это моё условие.

И выпил. Все обрадовались, сразу загалдели, стали чокаться, и началось! Им кандидат, как при сдаче важного объекта в эксплуатацию, ленточку перерезал и дал старт веселью. Пьют, закусывают, смеются и думают — купили кандидата с потрохами, теперь-то он свой, вместе пили! А он под шумок отвёл Глашу в сторонку, и она ему всё без утайки выложила.

— Это они комедь ломают, вроде при них у всех хорошо. А что хорошего? Как только вы уйдёте, так всё и увезут следом. Мебель-то с администрации, ковры из детского садика, посуду по соседям собирали покусошно. Закуска с поросятами из колхозной столовой, там всё спишут вдвойне за счёт выборов. Нашего-то здесь, одни ребятишки, да ремки.

— И вам не опротивел этот балаган?

— А что сделаешь, Михайло Василич? Моему Кузьме это на руку, он за стопку совесть продаст. Плохо это, но хоть какая-то польза есть. Сами видите, из РайОНО кое-что ребятне из одежонки и обутки перепало. Хотя вы осуждаете, а как нам жить? Детское пособие давно не платят, а их двенадцать душ, поди накорми да одень. Глядишь на них, как они не доедают, дроблёнкой давятся, душа кровью обливается. Что делается? Так только в войну жили. Вы уж там постарайтесь, в этом краевом Совете депутатов. Вас деревня уважает. Подсобите народу за ради Христа.

— Давай так, Глаша, — советует Михаил Василич, — как все уедут, ты спусти с цепи кобеля и не отдавай этим гадам ни-че-го. Я сейчас с редактором переговорю, ты только крепись. Я постою за тебя и ребятишек. Обещаю, ты уж поверь мне на слове.

— Ой, боязно, Михайло Василич. Заклюют.

— Надо, Глаша. Надо их чертей хоть раз проучить, ты только не сробей, говори всем, что это я приказал. И ещё скажи, что приду на днях проверить, как вы живёте на самом деле. Так и скажи. И чего ты боишься? Ты что, украла? Тебе же сами привезли, как многодетной, это помощь по закону, вот и пользуйся.

Потом начались события, да такие, что дух захватывает. Михаила Васильевича на другой день свезли в больницу с язвой, а пока он хворал, в газете пропечатали про эту многодетную семью, показуху, пьяные детские штучки. А тут ещё новость, которая поставила на дыбы деревню — Глаша посредством кобеля приватизировала мебель с коврами и телевизором. Правда, часть посуды пришлось отдать, так как соседи брали её дом приступом и требовали своё возвернуть. И они правы, были пострадавшими.

Что было! Район долго гудел. Начальство-то думало, что редактор будет держать их руку, а он и выпрягся. Ему осточертело быть всё время подпевалой, заглядывать в рот придуркам, а тут чувствует поддержку настоящего мужика, вот всё и пропечатал. Понятное дело, что этот скандал до края дошёл!

А тут вот они и выборы. Всем городским дали отлуп, а в краевой Совет депутатом с первого захода избрали Михаила Василича, хоть сам он ещё лежал в больнице и тешил свою язву.

Дали ему мандат и забрали работать в город, определили в какую-то комиссию. Первым делом он посодействовал, чтоб разогнали у нас в районе весь этот пьяный шалман, и ещё разобрались с зарплатой. Особо взялся за детские пособия, ему ли как школьному учителю не знать, что это такое? На другой год, при его вмешательстве, наконец-то, завершили долгострой, в районе вступили в строй школа и два детсада. На этом его инициативы застопорилась. Не идут дальше его задумки, всё прямо или косвенно упирается в деньги. Не может он никак понять.

Возьмёт Дарвина. Везде устроено так же, как в живой природе: большинство депутатов приспосабливаются, кучкуются во фракции, какие-то группы, а потому любой нужный закон могут «завалить». Тогда берётся за Ломоносова. Как физик знает закон о сохранении массы. Но это по теории, а на практике если масса денег в бюджете уменьшилась (украли), то у воров эта масса обязательно прибавится, — хватай жульё за руку. Ан нет — в принятых законах обязательно есть лазейки, чтоб туда прошмыгнуть, а закону тебя за загривок не ухватить. Наперёд всё просчитано.

Михаил Василич уже сомневаться стал, — может ошибся Ломоносов, нет в природе никакого закона сохранения массы? А возможно он и есть, но не действует только у нас в России?

Вот так. Одни в Домах престарелых и детдомах голодают, другие жируют на Гаваях. Беда, да и только. Не везёт России-матушке с начальством. Учёные поговаривают, что надо попробовать вывести новую породу депутатов и руководителей, чтобы не воровали. Только боятся ошибиться, взять на племя стоящих людей, а то как в поговорке — Бог всемогущ, но черти проворней.

У деда Филиппа Забродина старуха примёрла зимой, а сам он преставился на Пасху. И в этом же году к осени приехал в Покровку их сын Яшка. До этого он долго работал на Севере, потом занялся бизнесом. И скопилось у него этих денег — не меряно. К тому времени наш колхоз уже развалился, поэтому он решил свой капитал вложить в сельское хозяйство. Где надо подсуетился, и районная администрация из фонда перераспределения выделила ему в аренду три тысячи гектаров земли. Работай, фермер.

Поскольку он в сельском хозяйстве был господин дерево, то взял себе в заместители опытного агронома, и дело пошло на лад. Купили трактора, комбайны, машины и набор сельхозинвентаря. Понятное дело, наняли рабочих. С первого же года у него всё гладко покатилось. Село наше предгорное, земля сплошь чернозёмы, жирная, хоть на хлеб намазывай, потому в первый же год на круг взяли пшеницы по двадцать пять центнеров с гектара! Это для Сибири много, и доход большой, у рабочих хорошая зарплата. Он даже заасфальтировал в Покровке центральную улицу.