В Коско - Войной опалённая память

— Вот этих, пришлых, другое дело, — это партизанские семьи. А мы мирные жители деревни.

Напрасно надеялись, хотя мы им толковали, что фашисты — это не люди, а звери, рассказывали, какие ужасные дела творят они в отношении простого народа. Но старики не верили. Жалко было этих безобидных людей.

Погибла Сара — моя знакомая, бывшая студентка моего институтского курса. Она спаслась, убежав из Минского гетто зимой, и хотела вступить в отряд, но ее не взяли, так как пришла без оружия. Жила в Борцах в семье, где было много детей, присматривала за ними, помогала по дому, а хозяйка за это ее кормила. Кое-какую одежду дала ей я, так как пришла она поздней осенью, когда наступили большие холода.

Сара в лес и болота не ушла. Она спряталась в густой ржи недалеко от дома. Немцы с дороги обстреливали рожь из автоматов.

Но не выдержали нервы у Сары, она подхватилась из ржи, побежала и была скошена пулеметной очередью. Рядом, затаясь, лежала другая женщина, она выдержала напряжение, не поднималась, не убегала и осталась в живых.

Когда возвратилась в Борцы, нашла свой узелок с пожитками. Он оказался цел, я его бросила в густой ржи, недалеко возле дома, как же он пригодился. Немцы и полицаи обшарили все в домах. Забирали все, что находили там.

После снятия блокады, когда фашисты уходили, партизаны двигались следом, чтобы держать в поле зрения гарнизоны Шацка, Пухович, Руденска. Верхом на лошадях у Шацка отбили у полицаев стадо коров. Ведь запасы питания во время блокады были съедены, либо разграблены врагом. Партизаны, бывшие жители Шацка, находили в этом стаде своих коров, которых забрали себе полицейские семьи. Опознал свою коровку и Леонид Гуринович, она была небольшая, пестренькая, и всегда давала хорошее молоко. Какая эта была радость для всей партизанской семьи Гуриновичей, а особенно для Настасьи, которая ее растила. Теперь уже было чем семье жить и после возвращения в Шацк.

Через несколько дней по дороге через Борцы прошло несколько наших танков. Это была разведка Красной армии. Когда танк остановился, его сразу обступили жители деревни — женщины, дети. Танкист смотрел на них, на исхудалых детей. Все плакали. Танкист стал искать по карманам, чем бы угостить детей. Нашел в кармане в тряпице горсточку сахара-песка, начал деткам сыпать по щепотке в ручки, а те не знают, что это такое, говорят, какой беленький песочек и не знают, что с ним делать. Потом подъехали партизаны. На танки сели партизанские проводники, хорошо знавшие дороги, по которым могли пройти наши танки. Далеко слышна была стрельба артиллерии. Партизанские отряды снялись со своих мест и ушли в направлении Минска вместе с подразделениями Красной Армии.

А мы тоже потихоньку двинулись в путь — в родной Шацк.

Многие участники Шацкого подполья за боевые заслуги были награждены орденами и медалями, окончили после воины высшие учебные заведения и работали на ответственных участках. Павел Васильевич Малиновский, например, работал на партийных должностях в Гродненской области. Анатолий Юльянович Гуринович работал в проектных организациях инженером-проектировщиком, начальником отдела, потом — главным инженером. Леонид Юльянович Гуринович в 1944 году был призван в ряды Красной Армии, прослужил в ней всю сознательную жизнь, в настоящее время — полковник в отставке.

Федор Яковлевич Дубровский, после возвращения с каторжных работ в Германии, закончил Политехнический институт, и работал в строительных управлениях и трестах, строил завод отопительного оборудования в Минске. Лидия Яковлевна Дубровская более 25 лет проработала в Министерстве торговли а затем в Белкоопсоюзе.

На фото 60-х годов уже взрослые, занявшие свое место в жизни дети подпольщиков из Шацка и Селецка, Анна Васильевна Дубровская (слева), Иван Васильевич Дубровский и Александра Иосифовна Коско (справа)

Попав в окружение и безнадежно отстав от частей отступавшей Красной Армии, почти десять дней брели мы по глубокому снегу на юго-запад. Метельные ветры валили с ног. Проели сухари, оборвались, обросли щетиной. Костров не разводили, спали стоя. О том, чтобы зайти в теплую хату, и думать не смели.

Вечером 3 марта 1942 года внезапно оказались на краю небольшой деревушки. Из печных труб уютно струился дымок. Улицы пустынны, немцев вроде не видно.

— Может, зайдем? Кипятку попросим, отогреемся, —

сказал Николай Алексеенко.

— Да, тихая деревня, — обрадовано произнес Яков Савченко.

— Зайдем!

Подошли к деревне и зашли в крайнюю хату.

— Что за деревня? — спросили мы у хозяина.

— Хранавое прозывается. А вы откуда такие, граждане.

— Из лесу, как видишь. Нам, товарищ, обогреться бы да пищи горячей. Кровь в теле застыла. Мы не надолго.

Мужик вздохнул:

— Одного к себе устрою, остальные идите к соседям. Так нужно, чтобы меня одного не подозревали в приюте партизан.

Мы переглянулись… Перечить хозяину нельзя. Я остался тут, Коля и Яша ушли искать другую хату.

В избе было тепло и уютно. Хозяйка поставила на стол большую миску горячей затирки, забелила ее молоком.

— Кушай, браток.

Сам хозяин был угрюм и неприветлив. Больной, лежа в постели, он следил за каждым моим движением. Я ел молча, ожесточенно, словно последний раз в жизни. Как только я поел и, поблагодарив хозяев за прием и ужин, встал из-за стола, вошел Яша.

— Ходил, ходил, но никто не пустил в хату, — прошептал он мне.

Я стал просить хозяина, чтобы он разрешил и товарищу отдохнуть со мной вместе. Тот согласился. Хозяйка поставила миску с затиркой для Яши.

После еды, в тепле и тиши дома нас разморило. Я с разрешения хозяина прилег на лежанке возле печки, Яков устроился на скамье у окон.

Мирно постукивал маятник ходиков, за окном синели быстрые зимние сумерки. На дворе было холодно. Над лесом висел полумесяц, бледно освещая сонную деревню. Казалось, вокруг на многие тысячи километров все потонуло в белом глубоком безмолвии. Сквозь дрему стал замирать стук маятника, постепенно, словно удалялся. Опустился на глаза мохнатый туман. Мы наслаждались теплом, не подозревая, что нас ожидало свидание со смертью…

В это время с Николаем произошло вот что. Он зашел в одну хату, где горела керосиновая лампа. Хозяин принял его любезно, с приторной слащавостью и торопливостью. Николай спокойно присел за стол, за которым несколько человек играли в карты. Его накормили.

Хозяин, староста деревни, Варивончик, угостил Николая Слуцкой махоркой. А сам незаметно отправил сына за полицаями.