В Коско - Войной опалённая память

Группа хмельных полицейских ворвалась в дом. Николая арестовали. Ему связали руки, вывели на улицу. Полицаи дознались, что Николай не один пришел в деревню, два его друга находятся в доме Николая Соболевского, и окружили этот дом…

Постоянные нагрузки, сильная усталость, тревожные и бессонные ночи не прошли бесследно. Попав в тепло и уют человеческого жилья, поужинав, мы практически сразу провалились в сон. Не знаю, сколько прошло времени, но проснулся я от сильного удара. Еще полностью не очнувшись, привычно потянулся за пистолетом. Достать не дали: ударом по голове меня оглушили.

Изба была полна дюжих, сытых людей. Один из них крикнул: — Попался, большевик!

Мне скрепили руки и связали их за спиной. Я лихорадочно искал глазами Якова. Увидел его у окна: стоит, пошатываясь, руки, как и у меня, связаны. Обменялись с ним безнадежными взглядами. Глупо попались!

— Этот, видать, у них за главного, — пробасил один высокий полицай, оказавшийся Степаном Плясовым.

— Предатель, паскуда, — сплюнул я ему под ноги сгусток крови.

— Убью! — он кинулся ко мне и ударил со всего размаха по лицу.

Распахнули дверь настежь. Вывели нас во двор, повели по улице. «Сейчас хлопнут», — почему-то равнодушно подумал я. Очевидно чувство страха притупилось во мне окончательно. Ведь столько пришлось пережить, перестрадать с тех пор, как наш корпус оказался под Могилевом. Жаль вот только, дети не узнают, под каким бугром лежат отцовские останки. Когда нас подвели к запряженным подводам, я увидел Николая со связанным руками. «Значит, его арестовали раньше нас», — догадался я. Нас пока расстреливать не стали, хотя грозили каждую минуту. Зато поглумились вдосталь.

— Красные шпионы, где ваша банда? — кричали в лицо.

— Мы им покажем, где раки зимуют.

Бранились, надсмехались. Всех нас троих полицаи посадили на сани. Сами разместились на другой упряжке. За нашей повозкой шли двое с винтовками наизготовку.

Трудно сказать, сколько времени продолжался путь. Давно окоченело тело. Стянутые за спиной руки онемели.

Вечером въехали в какое-то село. Лошади остановились около одноэтажного здания. Нас с гиком и матом подняли и ввели в просторный освещенный зал. Я увидел школьные парты и понял: мы в помещении школы.

— Какое село-то хоть? — спросил я у конвойного парня, стоявшего у дверей.

— Кошели, — буркнул тот, — Полицейский участок.

— Это Гресского района, — сказал Яков. — Слыхал еще до войны о таком…

— Не разговаривай! — закричал полицай, вскидывая винтовку. — Вот Степан придет шкуру с вас драть, тогда поговорите.

В коридоре послышался шепот. Кто-то властно рванул дверь. Вошли двое, один — тот же Степан Илясов, который руководил арестов в Хранавом, другой — средних лет человек в длинной шубе с серым каракулевым воротником.

— Это и есть комиссары?

— При оружии были, товарищами всех величают, подскочил Илясов с нагайкой, хлестнув нас всех по несколько раз.

Он картинно прошелся по комнате, видимо, обдумывая вопросы, которые намерен был задать. Допрашивали нас попеременно.

— Кем посланы? Кто в отряде командир?

— Кто нас послал? Сами ходим, — сказал Яков. — Окру- женцы бродим вокруг да около…

— С оружием? — усмехнулся Илясов.

— Для безопасности носили.

— Вы мне большевистские сволочи зубы не заговаривайте! — взорвался внезапно Илясов. — Вы все мне, как на духу расскажете! А коль молчать вздумаете, я из вас веревки вить буду!

Он резко повернулся к своей свите, махнул в нашу сторону рукой. Рявкнул:

— По одному их ко мне! Заговорят! Всяких я видал!

Нас раздели до нижнего белья. Допрашивая били чем

попало: кулаками, ремнями, прикладом винтовки. Таскали по полу. Илясов, брызгая слюной, стервенел до одурения.

— Голову оторву! — кричал он мне. — Кто тебя послал?

Голоса у меня не было. Вместо ответа я отрицательно мотал головой.

Снова визгливые ругательства, дикие мучительные побои… Избив, мне снова связали руки, и босого поставили возле парт у окна. Рядом со мной поставили Николая. Принялись за Яшу. Заметив, что он совсем обессилел, ему даже не стали завязывать руки.

Илясов приказал обуть меня в ботинки Николая, а его оставить в пеньковых чунях. Когда я сказал, что ботинки мне малы, послышался голос из другой комнаты:

— Верни ему сапоги!

Мне вернули сапоги. Яша помог обуться. Ничего от нас не добившись, Илясов, отдышавшись, прохрипел:

— Расстреляем мерзавцев! Без суда.

— Возле берез, — послышался совет.

Избитые, истерзанные, мы стояли в той же классной комнате между двумя окнами под неусыпным глазом часовых. Наша участь была безоговорочно решена, мы ждали роковой минуты. Она могла наступить тотчас. За дверью не умолкало оживление. Значит, скоро выведут и…

Так хочется, черт возьми, еще пожить! От бессильной ярости скрипнул зубами и напряг мышцы. Ощутил путы, которыми перехлестнули сзади руки. Они будто подались. В мозгу мгновенно вспыхнула мысль о побеге. Не попытаться ли?

Рама ветхая: вывалиться наружу — и сразу в кусты, что подступают к школе.

Мысль о свободе только зародилась, а руки уже лихорадочно избавляются от веревок, откуда только берется в них сила! Неровно стучит сердце, скашиваю взгляд на часовых: не заметили? А за дверью уже зычный голос Илясова:

— Пошли большевиков провожать в преисподнюю!

«Все равно, где погибать — за околицей или здесь, возле школы», — это последняя мысль. Затем — лишь действия без промедления. Толкнул локтем стоящего рядом Николая. Затем сильный бросок в окно, треск дерева, звон стекла. Холодный воздух и неровный бег в глубоком снегу. За спиной гулко рвут вечернюю тишину винтовочные выстрелы. А впереди уже кусты. Они зовут дальше, дальше… Ног не чую вовсе. Бегу. Падаю, Снова бегу. Сердце вот-вот выскочит из груди. Оглянулся — вижу: бежит человек. Мелькнуло: «Николай». Но это был не он, а кто-то из полицаев. Полицай злобно кричал:

— Стой, комиссар!

Вот он уже настигает. Я слышу его тяжелое дыхание. Молниеносно принимаю решение. Повернувшись, неожиданно кидаюсь на преследователя. Он даже опешил от такого маневра. Ба, да это сам Илясов! Я выбил винтовку из его рук. Мы сцепились и покатились по снегу. Стараюсь схватить его за горло. Илясов, сопротивляясь, выхватил нож. Удар финки ожег правый висок. Илясов тычет в меня ножом, но смертельного удара нанести не может.

Изо всей мочи бью врага по лицу. Подминаю его под себя. Илясов закричал: «Караул!» Сейчас, должно быть, к нему прибегут на помощь, тогда все… Наношу Илясову последний удар, отрываюсь от него и бегу прочь! Натыкаюсь на какой-то полуподвал, занесенный снегом, присаживаюсь за ним. Прислушиваюсь. К Илясову подбегают полицаи. Он хрипло кричит: