Колин Маккалоу - Тим [litres]

– Давай разожжем барбекю и приготовим ужин на пляже, – в отчаянии предложила Мэри. – Можем поплавать, пока печь будет раскаляться, а потом соорудим костер на песке, чтобы обсохнуть и согреться. Как тебе такой план, Тим?

– Хороший план, Мэри, – улыбнулся он через силу.

Со временем мисс Хортон полюбила воду и даже научилась немного плавать. По крайней мере, могла доплыть до того места, где обожал резвиться Тим. Мэри купила скромный черный купальник с довольно длинной широкой юбкой, который очень понравился Тиму, и приобрела легкий загар, благодаря чему стала выглядеть моложе и здоровее.

Тим и в воде был не похож на себя – не дурачился, как всегда, не нырял, а плавал спокойно. Когда Мэри позвала его на берег, он последовал за ней без лишних слов. Обычно вытащить его из воды было нелегкой задачей, и если б она ему позволила, то купался бы до полуночи.

Мэри приготовила на ужин любимые блюда Тима: отбивные из молодого барашка и сардельки, – но он без аппетита съел пару кусочков отбивной, затем со вздохом отодвинул тарелку и печально произнес:

– Мэри, я не голоден.

Они сидели бок о бок на полотенце перед костром, обволакивавшим их уютным теплом на студеном ветру. Солнце зашло, дневные краски поблекли. На небе на фоне яблочно-зеленого горизонта сияла вечерняя звезда. Еще несколько крупных звезд пробивались сквозь угасающий свет, на мгновение появляясь и снова исчезая. Всюду щебетали и свистели птицы, с нервозной суетливостью устраиваясь на ночлег. Буш полнился загадочными шорохами и звуками.

Прежде Мэри ничего этого не замечала и была равнодушна к живой природе, если только та не вторгалась в ее мир, но теперь обнаружила, что остро воспринимает все то удивительное и прекрасное, что ее окружает: небо, землю, воду, животных, растения. Эту чуткость привил ей Тим в ту самую минуту, когда показал цикаду-хормейстера, поселившуюся в ветвях олеандра. Тим всегда находил и показывал ей какое-нибудь маленькое чудо природы – паука, дикую орхидею или крошечную мохнатую зверушку, и Мэри научилась не шарахаться в отвращении, а смотреть на них его глазами и видеть в них совершенные создания, которые тоже являлись частью планеты Земля, и, может, еще более важной, чем она.

Обеспокоенная и огорченная, Мэри ерзала на полотенце, пока не остановила взгляд на профиле Тима, словно выгравированном на фоне перламутрового вечернего неба: размытый контур обращенной к ней щеки, невидимый глаз в потемневшей глазнице, рот – само воплощение печали. Тим пошевелился, и в неярком свете Мэри заметила блестящие крошечные капельки, повисшие на его ресницах и стекающие по лицу.

– Бог мой, Тим! – вскричала она. – Мальчик мой родной, не плачь, не плачь! Что с тобой, из-за чего ты так горюешь? Почему ты не хочешь мне рассказать? Ведь мы с тобой добрые друзья.

Рон говорил, что раньше Тим часто плакал: громко, взахлеб, с завыванием, как ребенок, – но в последнее время оставил эту привычку. Теперь, по словам Рона, если что-то трогало его до слез, а это случалось крайне редко, он плакал тихо, украдкой. Вот как сейчас, подумала Мэри. Интересно, сколько раз он сегодня плакал тайком от нее – когда ее не было рядом или когда она не замечала его, потому что была чем-то занята?

Слишком расстроенная, чтобы отдавать отчет в своих действиях, мисс Хортон тронула Тима за руку, стараясь утешить. Он тотчас же повернулся к ней и, прежде чем она успела отпрянуть, положил голову на грудь и прижался, обхватив руками, будто маленький зверек, ищущий убежища. Она обняла Тима за спину и опустила голову, щекой касаясь его волос.

– Не плачь, Тим, не надо, – прошептала Мэри, целуя его в лоб.

Укачивая Тима, она думала только о том, что нужна ему. Тим льнул к Мэри, пряча лицо у нее на груди, словно верил, что ей под силу защитить его от невзгод. К такому откровению Мэри не была готова. Она даже мечтать не могла о том, что жизнь подарит ей мгновение столь же сладостное, сколь и мучительное. Спина под ее ладонью была прохладной и гладкой, как атлас; небритая щека корябала кожу, словно мелкий наждак.

Поначалу неохотно и неловко Мэри крепче прижала Тима к себе. Продолжая одной рукой обнимать его за спину, вторую она положила ему на голову, пальцами зарываясь в густые волосы, которые источали слабый запах соли. И словно не было сорока трех лет пустого существования, в котором не находилось места любви. Но это не имело значения, потому что все эти годы компенсировала одна минута блаженства. И если впереди Мэри ждали еще сорок три года столь же унылого бытия, это тоже было не важно. Во всяком случае, сейчас.

Вскоре Тим перестал всхлипывать и замер в ее объятиях. Лишь едва ощутимое дыхание свидетельствовало о том, что он жив. Мэри тоже сидела не шелохнувшись, ибо интуиция ей подсказывала – стоит одному из них пошевелиться, и очарование момента исчезнет. Бесконечно счастливая, Мэри прикоснулась губами к его волосам и закрыла глаза.

Наконец Тим судорожно вздохнул и заерзал, устраиваясь поудобнее, но для Мэри это послужило сигналом: ее время истекло. Она осторожно отклонилась от него, и Тим поднял голову и посмотрел на нее. У Мэри перехватило дыхание. В сумеречном свете его красота приобрела волшебные черты, словно перед ней был Оберон или Морфей, неземное, потустороннее существо. Озаренные сиянием луны синие глаза Тима казались подернутыми дымкой, как у слепого. Может, так оно и есть, рассудила Мэри, ибо Тим видел в ней то, что другие не замечали.

– Тим, расскажи, пожалуйста, чем ты так опечален.

– Это из-за моей Дони, Мэри. Она скоро уйдет от нас, и мы будем видеться с ней не очень часто. Я не хочу, чтобы моя Дони уходила. Я хочу, чтобы она жила с нами!

– Понятно. – Мэри смотрела в его немигающие глаза, будто сделанные из лунного камня. – Она выходит замуж, да, Тим? И поэтому скоро уйдет от вас?

– Да. Но я не хочу, чтобы она вышла замуж и бросила нас! – воскликнул он с вызовом в голосе.

– Тим, со временем ты поймешь, что жизнь состоит из встреч, общения и расставаний. Иногда нам нравятся люди, с которыми сводит нас судьба, иногда – не нравятся, но общение с ними – важная часть нашей жизни, то, что позволяет нам оставаться людьми. Вот я, например, многие годы отказывалась это признавать и была не очень хорошим человеком, но потом встретила тебя и общение с тобой изменило мою жизнь. Как человек я стала лучше. Но бывают и расставания, Тим! С этим очень трудно смириться. Расставания оставляют неизбывную горечь в душе, особенно если любишь человека. Расставание означает, что как прежде уже ничего не будет, что-то ушло из нашей жизни, мы потеряли частичку себя, и ее уже не найти, не вернуть. Но в жизни часто приходится расставаться, потому что расставания – такая же часть нашей жизни, как встречи и общение. Ты просто должен помнить свою Дони, а не горевать о том, что тебе предстоит с ней расстаться, потому что это расставание неизбежно. Если ты будешь помнить сестру, а не печалиться о том, что потерял ее, тогда тебе будет не так больно. Что, очень длинно и сложно говорю? Ты ни слова не понял, да, милый?