Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

— Модель была почти готова! Ты же знаешь, сколько я над ней бился…

— До сих пор не пойму, как тебе не жаль терять столько времени. Да и можно ли вообще построить этакое чудо?

— Тонка! Ведь это же модель четырехмерного параллелепипеда — чехословацкое изобретение! Все чертежи я сделал по проекту инженера Блоха и только тогда приступил к сборке. Думал через неделю показать модель в своем кружке.

— Четырехмерный параллелепипед… — передразнила Тонка. — Язык сломаешь…

Обмен мнениями в столь неудобных позах утомил обоих, запыхавшись, они сели на диван. Под ногами валялись остатки уникального сооружения Ротаридеса. Вило по-прежнему ревел в темном углу под столом, впрочем, из тактических соображений нет-нет да и выглядывал, чтобы уловить подходящую минуту. Хотя бульканье в кухне звучало уже угрожающе, Тонка словно не решалась нарушить эту минуту молчания, минуту глубокой семейной скорби.

— Укропный соус… — наконец произнесла она сдавленным, грустным голосом.

— Сними его с огня, — шепотом отозвался Ротаридес, проглотив слюну, потому что даже злоба не заглушила в нем чувства голода, мучившего его уже давно.

Вило воспользовался благоприятным моментом. Проворно выкатившись из-под стола, он на четвереньках подполз к отцу и, словно верный раб, стал тереться подбородком об отцово колено.

— Папа, колово-о-од, — подлизывался он, зная по опыту, что это действует безотказно.

— Танцуй сам!

— Коловод, колово-о-од! — еще голосистей завопил Вило.

Когда соус в ложке остыл и Тонка могла наконец снять пробу, по всей квартире разнесся топот двух пар ног и радостные детские вопли. С ухмылкой побежденного, с преувеличенным энтузиазмом одержимого, чувствуя себя одновременно смешным и униженным, Ротаридес скакал посреди их уютной комнатки, крепко держа в своих руках маленькие детские ручонки.

Вило дважды просился из кроватки на горшок, требовал то холодного, то теплого чаю, потом вдруг вспомнил давние привычки, когда его укладывали спать с соской, но тут его сразу сморил сон, и от всей доступной ему многообразной звуковой гаммы осталось лишь равномерное посапывание. В квартире воцарилась отрадная, завораживающая тишина, нарушаемая только глухим стрекотом пишущей машинки, доносившимся из ванной.

Тонка сидела на корзине для белья, бумаги размещались на гладильной доске — ее клали наискосок через ванну, — а портативный «консул» был водружен на стиральной машине. Ей носили перепечатку по объявлению — то дипломные работы, то научные труды, то литературные опыты — словом, все, что придется. Лишняя крона не помешает!

Ротаридес перемыл в кухне посуду, потом распаренными от горячей воды руками попытался склеить загубленную модель. Соединить углы никак не удавалось, зато склеились пальцы, местами кожу стягивало высыхающим клеем, а когда он, забывшись, почесал глаз, то слиплись и ресницы. Вообще-то не отличаясь сноровкой, он упрямо бился над решением непосильной задачи, но, по правде сказать, только измучил материал. Диверсия Вило была проведена столь основательно, что никакого терпения не хватало. Бросив все, он направился в ванную.

— Ты еще долго будешь печатать? — спросил он Тонку.

— Кончаю, у меня уже ноги болят.

Ей приходилось сидеть в неудобной позе, а так как ноги были у нее не слишком длинные, обхватить как следует стиральную машину никак не удавалось.

— Искупаемся? — спросила она, вставая с корзины. Поднявшись на носки и подняв руки, она потянулась всем телом, и у нее даже что-то хрустнуло, в пояснице наверное.

Ротаридес благодушно улыбнулся: это была их любимая пятничная сиеста. Они частенько купались в ванне вдвоем, хотя, откровенно говоря, это было довольно-таки неудобно. Ротаридес еще сохранял былую форму, но все-таки юношеская стройность уже ушла, иногда их ноги переплетались в тесноте ванны, и не так-то легко было разобраться, где своя, а где чужая нога, и эта возня превращалась в волнующую любовную игру. Тонка заливалась смехом — так обычно гибкие и ловкие люди подсмеиваются над неуклюжим человеком. Почему они забирались в ванну вдвоем, раз она была слишком мала для них? Да потому, что квартира была слишком маленькая: они до того привыкли тесниться, есть и спать чуть ли не прижавшись друг к другу, что и теснота в ванне доставляла им удовольствие.

В то время, когда они нежились в мыльной пене шампуня «Домино», пахнувшего хвоей, уперев ступни под мышки друг другу, многие другие ванны в их пятиэтажном доме на Ястребиной улице, несомненно, тоже заполняли теплой водой, с той лишь разницей, что в них, разумеется, мылись по-одному, да и шампунь был другой марки и с другим ароматом. Вероятно, многие в городе принимали в этот час ванну, и не исключено, что какая-нибудь пара в такой же обстановке извлекала куда более острые удовольствия, чем супруги Ротаридесы, ограничивающиеся целомудренной игрой. И все-таки тех, кто по тем или иным причинам не принимал сейчас ванну, было, конечно, гораздо больше: у одних, может, не было ванны, у других — горячей воды, у третьих — ни того, ни другого, а кто-то вообще пренебрегал и мытьем, и личной гигиеной, хотя за день с него сходило десять потов, не говоря уже о въедливой городской пыли и выхлопных газах. В самом ближайшем будущем Ротаридесу предстояло познакомиться с одной такой особой, не отличающейся излишней чистоплотностью.

Тонка подложила под голову сложенное в несколько раз полотенце и, блаженно зажмурившись, пошевелила пальцами просто ради удовольствия ощутить, как вода мягко ласкает кожу. Голова ее выступала из мыльной пены, словно из кружевного воротника.

— А вон эти, через дорогу, купили косилку для газона, — лениво сообщила она, смежив веки.

— Механическую? — спросил Ротаридес.

— Электрическую. Жена ходила за мужем по пятам и тянула шнур. Битый час канителились на полоске газончика. Он раз пять вставал на четвереньки посмотреть, ровно ли подстрижена трава.

— По мне, на их газон и маникюрных ножниц хватило бы.

— А потом она прошлась веником, я уж думала, притащит тряпку вытереть пыль. А он чуть ли не час чистил косилку.

— Одурели от скуки, вот и…

— Косилка из валютного магазина всего на трехметровый газон!

А Ротаридес тем временем думал: «Прежде у нас был вид на лес. А теперь мы любуемся их нарядными виллами и только злимся и завидуем. Вечером включат свет и не подумают даже задернуть занавеси, опустить шторы. Да вся наша квартира уместилась бы в их кухне». А Тонка в свою очередь думала: «По какому праву? Детей у них нет, а если есть, то взрослые. Полжизни угрохали в дом, теперь покупают никому не нужные косилки. Уже трижды перекрывали лаком двери гаража, весь балкон выложили деревом. А когда сюда переезжали, выгрузили два телевизора, один цветной, а второй маленький, наверное японский. И для кого все это? Может, разругались с молодыми, а может, молодые еще появятся — кому не лестно заполучить такой дом?»