АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Самое главное правило любви, и это относится ко всей любви, не только между мужем и женой — никакого унижения. Человек, не соглашающийся признать своей ошибки, угнетает близких, стараясь сделать виноватыми их самих. Это не он, такой именитый и серьезный, не приехал, когда обещал, а они должны быть готовы, что будет приезжать он когда сам решит. И так же учить их жизни, переступая порог дома, ставшего для семьи тюрьмой, потому что он ее знает, а они — нет. Их дело — молчание. А Король подумает, когда дать им заговорить.

Уничижение, попытка растоптать, вдавить в землю, оправдать себя с помощью столь низких механизмов чувства вины порой имеют свое воздействие. Но на раз. На второй. А на третий уже обращают всех против манипулятора, атрофируя все нервные клетки, мысли и сожаление. Им плевать.

Отпор находит на отпор. Летят искры. Все вокруг горит.

И семья рушится…

Я благодарна Эдварду за то, что при всем наших ссорах, скандалах и прочей требухе, вызванной то его, то моими сомнениями, мы не переходим на создание вокруг себя стены из неподражаемости. Ни я, ни он не ставим друг друга выше изначального уровня и не позволяем задавливать партнера.

Да, он порой груб, он порой плохо себя контролирует и недостаточно удерживает нужный тон, но никогда со времени нашего знакомства Эдвард не сказал мне и не показал, что я — ничтожество. Что я ничего стою без него, что я — приспособленка, дрянь. И должна быть благодарна ему за те деньги, что вложил в меня, за тот дворец, в котором поселил, за выход из дыры, где дневала и ночевала на наволочках за десять долларов… нет. Ничего подобного.

Истинно любящий человек никогда не сделает такого. А он меня любил. И не меньше того любила его я сама. Его приступы никогда не вызывали во мне отвращения. Мне не было противно помогать ему, думать о нем, защищать… я никогда не считала, что заботу и внимание нужно ограничивать. Это глупость.

Я ведь его люблю…

Я посмеиваюсь, легонько погладив все еще забинтованную ладонь мужа, сидящего рядом, и Эдвард удивленно оглядывается в мою сторону.

Мы устроились на диване, обнявшись, просматривая какой-то идущий по ТВ фильм о вечном противостоянии добра, зла, любви и ненависти. И включили как раз на любовной сцене, чему рассмеялись, только-только отдышавшись после собственного, яркого и жаркого утреннего секса. Особенно проникновенного и особенно страстного. Чтобы все сомнения сгорели к черту.

Я даже не слежу за сюжетом кинокартины, потому что мне все равно. Наконец-то за всю неделю он рядом, держит меня и не собирается отпускать. Верит, что больше и я сама не отпущу его. Не уйду.

— Что?..

— Спасибо тебе…

Он чмокает мою макушку. С недоумением.

— За что?

— Ну, — я задумчиво провожу пальцами по его груди, прокрадываясь к вороту свободной зеленой майки, — во-первых, ты накормил меня, во-вторых, мы с тобой прекрасно отдохнули на кровати, и в-третьих — ты здесь. Разве недостаточный список?

— При условии, что все то же самое ты делаешь каждый божий день? Нет уж, это не подвиг, Белла.

Я улыбаюсь, с радостью ощутив всю полноту, всю красоту этой улыбки. Она для Эдварда. Она всегда была и будет такой только для него одного.

— Просто я тебя люблю.

— А я — тебя, — он кладет подбородок на мою макушку, дав как можно крепче прижаться к своему плечу, — и я так рад, что ты здесь, Беллз…

— Я уже говорила, где буду, правда?

Он смятенно улыбается.

— Я убеждаюсь в этом, поэтому верю. И, как помнишь, я обещал стать лучшим мужем. Я буду стараться.

— Ты итак лучший, — я зарываюсь носом в его шею, погладив затылок, — самое главное, что мы оба осознаем свои ошибки.

Эдвард целует линию волос на моем лбу.

— Прав был Аро — цветок жив, пока у него есть стебель. Потом он умирает.

— Каллен чуть привстает, обняв меня за талию, и усаживает ближе к себе. Удобнее.

— Ты — мой стебель, Белла. И без тебя бутон завянет так быстро, что никакие заморозки не сравнятся.

— Это его любимая метафора? — я с обожанием прикасаюсь к щеке мужа. Той, что вчера так несправедливо пострадала.

— Вроде того.

— Тогда ты — мой стебель.

Проведенной мной параллели Эдвард посмеивается, но мягко. Все его действия, все обращения ко мне, каждое прикосновение теперь мягкое. Он будто боится пошатнуть, разбить наш хрупкий мирок единения, тепла и заботы.

Но страх этот не имеет никакого резона. Пусть этот брак и выглядит как мыльный пузырь, на поверку он окажется устойчивее железа.

— Договорились. Будем расти рядом, — шепчет он. И почти сразу же целует меня в такт тому, как к такому же решению приходит на экране главный герой. Осыпаются весенние листья, загораются фонари в парке, где они стоят, и мир окрашивается новыми красками. Любовь и не на такое способна.

— Я отключил телефон, — чуть позже, уже когда мы сидим на кухне и пьем чай, заботливо заваренный Эдвардом, обсуждая какие-то детали прошедшего фильма, сообщает муж.

Я изумленно откладываю ложечку для сахара на блюдце.

— Правда?

— Да. И компьютер. И даже будильник. Никакой электроники и никаких вмешательств. Помнишь, я обещал тебе, что этот уикенд — наш.

Меня охватывает плохо передаваемое, но такое восхитительное на вкус чувство ликования. Я поднимаюсь со своего места, вплотную подходя к Эдварду, и крепко обнимаю его, восхитившись тем, на что он готов пойти. Никогда раньше, никогда прежде, да даже в медовом месяце девайсы не были выключены. Видимо, вчерашняя ночь глубоко пустила корни. И пока это не худший вариант.

— И ты говоришь, что не дотягиваешь до звания лучшего мужа? — журю я, присаживаясь на его колени. Эдвард не противится. Больной рукой он придерживает мою талию, чтобы не упала, а здоровой гладит лицо. Ему постоянно сегодня хочется его касаться — а я не имею ничего против. Мое желание такое же.

— Если бы я был лучшим, — задумчиво бормочет Каллен, не скрывая своей улыбки от того, как ему приятна моя близость в самом прямом смысле этого слова, — сейчас бы мы с тобой загорали где-нибудь на Майорке или Мадагаскаре. Куда нашелся бы билет.

— Эдвард…

— Просто я не предусмотрел наше месторасположения, — он закатывает глаза, окинув рукой квартиру, — в любое место Европы и Африки надо добираться как минимум девять часов. И столько же обратно. А мне в понедельник нужно быть на работе.

Он так говорит, будто оправдывается. Не рисует представления и не высказывает мысли, а буквально сообщает, почему не смог то или иное развлечение организовать, что намерен предпринять в следующий раз и как собирается выходить из ситуации теперь.

Я слушаю, сначала не поверив этому первому предположению про оправдание, но все становится лишь хуже. И тут уже не верить нельзя.