Сара Кроссан - Одно целое [litres]

Вы этого правда хотите?

Роскошные красотки

ходят по подиуму в прозрачных платьях из

лески,

нежатся полуголые на пляже,

причем делают это за деньги –

и никто,

никто

не считает их поведение

зазорным.

А когда мы с Типпи решаем подзаработать

на наших телах,

все хмурят лбы.

Почему?

Она потягивает чай, который заварила

для нее мама

и болтает о всяких пустяковых вещах.

Кто бы мог подумать, что эта тетка

годами не давала покоя нашей семье, –

писала письма, СМС, звонила, –

умоляла впустить ее

в нашу парную закулисную жизнь

и позволить снять про нас

документальный фильм.

– Посадка была жесткая, – переходит она

на безопасную тему.

Никогда не слышала

столь могучего британского акцента,

как будто она пришла из 1940-х,

а не только что прилетела из Лондона.

– Самолет так грохнулся оземь,

что я думала, шасси отлетит.

А на дорогах что творится!

Просто ужас!

Она снова прихлебывает чай.

– Отель прекрасный. Вид на реку,

статую Свободы.

Я впервые в Нью-Йорке.

Столько всего надо увидеть!

Мама предлагает Каролине еще печенья.

– На сколько дней вы прилетели? –

спрашивает она.

Каролина откашливается.

– Вы хотели сказать – на сколько месяцев?

Она, словно маг и волшебник,

выуживает из-за пазухи контракт

и швыряет на стол,

точно записку с требованием выкупа.

– Мне нужен круглосуточный доступ

в ваш дом.

Здесь все написано черным по белому,

прочитайте и распишитесь.

Ручка есть, –

говорит она

и, словно волшебник, достает неизвестно

откуда ручку.

Ее взгляд становится решительным

и плотоядным.

– Зрителям интересно увидеть вас

дома, в школе и в магазине. –

Она ломает печенье пополам и сует в рот

один кусочек.

– Как же я рада встрече!

Папа сидит прямо как штык и дергает одной

ногой.

Он обещал вести себя прилично,

пока Каролина снимает на камеру нашу

жизнь,

но он же не знал,

что она пробудет в нашем доме так долго.

Папа хватает со стола контракт

и изучает его налитыми кровью глазами.

– В туалет тоже с ними пойдете? –

спрашивает он. –

А в душ? Зрителям будет интересно.

В отличие от всех нас

(мы пытаемся разрядить обстановку,

делая вид, что это такая смешная шутка)

Каролина не хихикает.

Она все поняла.

– В туалет и душ мы не пойдем, –

говорит Каролина. –

Но остальные комнаты должны быть открыты.

И все вы тоже попадете в кадр.

Вроде бы у вас была еще одна дочь? –

добавляет Каролина,

имея в виду Дракона –

как будто та собачонка,

а не наша сестра.

Но мы уже придумали

отличный способ

избавиться от Дракона,

чтобы она не попала в фильм

и не стала объектом всеобщих насмешек.

Папа листает контракт,

страницы, страницы, страницы

условий и оговорок.

Расшифровать это все

никому из нас не по зубам.

Мама молчит.

Она этого не хотела.

Она годами прятала нас

от камер,

и сейчас ей стыдно,

ей кажется,

что она продает нас в рабство.

– Когда они получат деньги? – спрашивает

бабуля,

ни капельки

не церемонясь.

Глаза Каролины сияют.

– Как только подпишут контракт!

Она раздает всем, кроме бабули,

одноразовые ручки.

Мне они кажутся слишком хлипкими

для такого ответственного дела.

Мы вздыхаем.

И отдаем обратно контракт.

– Пятьдесят тысяч на нос, – говорит

Каролина, –

и скажите, как вам удобней –

чеком или банковским переводом.

Бабуля чуть не плюется,

шамкая вставной челюстью.

Папин лоб моментально разглаживается.

– Чек, – говорит он. –

Они возьмут чек.

Каролина целую вечность

интервьюирует нас без камеры:

вопросы, вопросы, вопросы,

и ни одного оригинального.

Мы могли бы грубить,

зевать или обижаться,

но деньги еще не пришли

на наш счет.

Каролина возвращается

с двумя парнями лет двадцати с небольшим.

– Это Пол, – говорит она,

показывая пальцем на парня в бейсболке,

и поворачивается ко второму,

рыжебородому. –

А это Шейн.

Мы все здесь надолго,

поэтому давайте постараемся

найти общий язык.

Я жду секунду,

пока Типпи что-нибудь скажет,

но она молчит.

– Конечно! – говорю я. –

Мы непременно поладим!

И тут я вижу,

как щеки Типпи

становятся ярко-свекольными.

– Тебе понравился один из операторов! –

заявляю я позже,

когда мы остаемся вдвоем.

– Вот еще! Что за глупости, –

отвечает она

слишком уж пылко.

Мы оплачиваем поездку Дракона в Россию

и

она уезжает на автобусе, полном танцовщиц,

в аэропорт.

Мы машем ей на прощанье и шлем воздушные

поцелуи,

а она прижимает ладошку сперва к стеклу,

а потом к губам.

Она взяла с собой все юбки-пачки

и пуанты,

какие у нее были,

а заодно все теплые шапки и перчатки,

потому что мы наслышаны

о русских морозах,

когда сугробы местами

вырастают высотой с горы.

– Не забудь вернуться, – сказала ей Типпи,

застегивая чемодан.

Дракон засмеялась,

не глядя ни на меня, ни на нее:

будь у нее возможность

остаться в России

и танцевать вечно,

именно так бы она и поступила.

Я ее не виню.

– Ваша сестра тоже должна была попасть

в фильм.

Мы же договорились! –

возмущается Каролина.

– Ну, так мы вас не держим, – отвечает ей

Типпи. –

Деньги вернем.

При этом у нее

совершенно невозмутимая рожа,

как у лучших покеристов

Лас-Вегаса.

Каролине она не по зубам.

– Ладно,

только больше никаких сюрпризов.

Когда папа возвращается домой,

он торопливо проносится по коридору

мимо гостиной и камер,

но бабуля

оставила на полу свою сумку для боулинга,

и, конечно, папа об нее спотыкается.

Каролина смеется.

– Только не говорите,

что пили с утра!

Тут она видит его виноватое лицо

и, должно быть,

улавливает запах спиртного.

– А… ясно.

Улыбка меркнет.

В спальне

Пять часов

мама с папой

говорят,

орут

и рыдают

у себя в спальне,

за запертой дверью.

И, наконец, приходят

к какому-то решению.

Мы все собираемся в кухне,

и мама с папой объявляют плохую новость:

папа съезжает.

Он не может завязать с алкоголем,

а мама не позволит миру

смотреть, как он напивается.

– Я вернусь, когда Каролина закончит

съемки, –

говорит он, как будто это разумнейшее