Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

Так и не сумели убедить ее, хотя уверяли, что уходят в совхоз, чтобы поработать там только лето, и, возможно, что к зиме вернутся на вырубку, на зимовку. Ульяна качала недоверчиво головой и снова расплакалась, когда Сташек, по польскому обычаю, поцеловал ей руку…

До совхоза добирались несколько дней. Шли все время вверх по течению Поймы, а на третий день повернули вправо и едва приметной малохоженой лесной просекой вышли к берегу Бирюсы, более широкой и полноводной, чем Пойма. К счастью, успели на паром, и старый дед-паромщик не только перевез их на другой берег, но и угостил еще вкусной ухой, объяснил, как идти дальше. Был конец июня. Дни стояли теплые. Ночи звездные. По утрам выпадала роса, холодало. Ягод в тайге уйма. Располагались на ночлег на берегу рек. Селения по пути не попадались. Только два раза встретили на дороге людей. Раз — двух женщин и парнишку, почти ровесника Сташека и Вани. Везли на подводах товар в какой-то лесной поселок. А другой раз — старого, бородатого деда и молодую, румянолицую, остроглазую женщину, они везли домой солдата-фронтовика. Дед, увидев ребят, громким «тпру» остановил косматую лошаденку.

— А проеду я напрямик через болота? Когда ехал в эту сторону и пошел дождь, то только с божьей помощью еле-еле добрался.

Молодка ловко спрыгнула с подводы. Начала собирать чернику.

— Маруся, куда ты? Кого ты, отец, расспрашиваешь? Какие болота тебя интересуют, наверное, Рогалинские кочки? А где мы теперь?

Несмотря на жару, солдат был в застегнутой на все пуговицы шинели. На голове — пилотка с красной звездочкой. Глаза закрывала широкая черная плюшевая повязка. Он сидел, откинувшись на охапку сена, с каким-то мешком, а может и подушкой, под головой. Голос у него был резким, как бы немного испуганным. Когда он говорил, то вертел головой во все стороны, а его неестественно большие и белые пальцы нервно ощупывали перекладины телеги. Узнав, что дорога проезжая, старик чмокнул на косматую лошаденку, хлопнул вожжами и, не дожидаясь, тронулся.

— Поехали! Маруся, где ты?

— Здесь я, Митюша, здесь. Собрала тебе немного ягод.

С ягодами в подоле, сверкая белыми бедрами, молодка уселась боком на подводу. Лицо у нее было румяным, красивым, добрым, светилось от счастья. Слепой солдат, видимо, тоже был в этот момент счастлив, он наклонился к ней и что-то сказал ей. А потом они оба громко рассмеялись. Сташек и Ваня стояли молча и глядели им вслед, пока подвода не скрылась за деревьями, пока не утихли стук колес и счастливый смех молодки и солдата. А когда наконец и они двинулись в свою сторону, то довольно порядочный отрезок пути прошагали молча.

Вечером развели костер и жарили грибы. Белые, посыпанные солью, они хрустели на зубах, как картофельные оладьи. Огонь угасал, и только тлели красные угольки. Вечер был душным. Небо беззвездное. Шумящая по-своему тайга окружила их черной, непроглядной стеной.

— Хуже всего — это темнота. Я всегда боялся ночи. Не знаю почему, но боялся. Ни за что не оставался дома в потемках. Мама кричала на меня, а отец смеялся, что я такой большой парень… Сташек, а если этот солдат, ну, тот, с повязкой, был охотником?..

— Все равно, кем он был.

— Ну да, конечно. Страшно, наверное, ничего не видеть, а?

— Боишься?

— Лучше не думать об этом.

— Правильно.

— Мой отец тоже, наверное, не думал о страхе… Он был веселым, высоким, сильным. Когда я был маленьким, он сажал меня на закорки и бегал со мной. Я немного боялся, но любил эту забаву. Ты знаешь, почему мне хочется поскорее попасть на фронт? Скажу тебе откровенно. Хочется держать в руках винтовку, гранату, пусть сыплются на меня бомбы, пусть лезут танки, пусть со мной не знаю что станет — но я хочу знать, что такое война. Хочу знать, что переживал, что чувствовал мой отец, пока его не настигла пуля. Я иногда думаю про себя, что каждый сын должен что-то сделать для отца. А я для своего могу теперь сделать только одно — пойти туда, где и он был…

Когда на следующий день тайга неожиданно расступилась, друзья увидели перед собой сплошную, растянувшуюся на многие километры полосу возделанной земли. Среди этих пшенично-ржаных и картофельных полей текла река, не намного шире Поймы. А над рекой, на ее высоком правом берегу, раскинулась большая деревня с типичными для Сибири домами из лиственницы. Чуть в стороне стояли вместительные деревянные амбары, овины и конюшни. Несмотря на то что деревня была совсем не маленькой, она была обнесена изгородью из сосновых жердей с воротами на все четыре стороны. Из труб поднимался дым. По реке ходил паром. Пели петухи. Небо после вчерашнего ночного ливня прояснилось и предвещало хорошую погоду. Они стояли, смотрели, прислушивались к долетавшим до них отголоскам сельской жизни: где-то тарахтел трактор, мычали коровы и напевали в поле женщины.

— Это, наверное, здесь, — сказал Ваня. И добавил, надвинув фуражку на лоб, поскольку заходящее солнце слепило глаза: — Жил себе человек в лесу и ничего, кроме него, не видел. Не поверишь, но я никогда не думал, что поля могут быть такими огромными…

Несмотря на суровый климат, щедра и богата сибирская природа. А земля здесь просто замечательная, самый что ни на есть плодородный перегной. И хотя глубже — вечная мерзлота, все растет здесь не хуже, чем в других районах страны. Даже короткого, но зато теплого и солнечного лета хватает, чтобы, посеяв в мае, собрать в конце августа богатый урожай. Овес, рожь, яровая пшеница, картофель. Видно, что до войны этот совхоз, названный «Сибиряком», был богатым. Он состоял из нескольких ферм, разбросанных на многие десятки километров — множество машин, тракторов, комбайнов, амбары для хранения зерна, большие стада коров, свинарники для откорма поросят и табуны полудиких, но привыкших к работе и суровым местным условиям лошадок монгольской породы…

Тетя Глаша, одинокая, бездетная солдатка — ее муж с первых дней войны был на фронте, — приняла ребят с радостью и необыкновенным радушием. Она и слышать не хотела, чтобы Сташек жил в совхозном общежитии.

— Дом, слава богу, просторный, для всех места хватит. А уж работу я вам найду такую, что наверняка будете довольны. Утром пойду к директору и все улажу. Карточки на хлеб получите. А теперь угощайтесь, мои дорогие, чем хата богата. Как же ты, Ванюша, на своего отца похож. Ну, вылитая копия. Жаль, что так все…

— Не надо, тетя, не надо…

Во время войны совхоз пришел немного в упадок, но люди не пали духом. Старики, женщины и дети — каждый работал, как и где мог. Мужчин — кот наплакал: несколько стареньких дедов, да двое калек-фронтовиков, тяжело контуженный Игорь и однорукий Ваня. Остальные — ребята, подростки.

Было как раз время сенокоса. Поэтому вдоль Кедровки, на берегу которой раскинулся совхоз, по заросшим сочными травами пойменным лугам разъехались бригады косарей. Все лето Сташек и Ваня работали в совхозе. Косили траву, стаскивали ее на волокушах, укладывали в огромные стога, чтобы было чем кормить зимой скот. А потом наступила жатва. Только один комбайн был на ходу. Косили хлеба, вязали снопы, ссыпали зерно в амбары. Познакомились с людьми, со многими подружились. Сташек встретил во второй бригаде несколько польских семей. Все мужчины были на войне. И все с нетерпением ждали возвращения в Польшу. Только войне этой все еще не было видно конца…