Антон Дончев - Странный рыцарь Священной книги

Въехав в Тырнов, тот самый город на берегу реки Этер, что раскинулся в белом подножье крепости Царевец, я оказался в другом, прежде не знакомом мне мире. Такого Тырнова я не видел прежде.

Я въехал в цирк, но цирк, построенный в лечебнице для душевнобольных. Он напоминал покойника, облаченного в яркие лохмотья, яростно терзаемого хищными зверями, источенного червями, тонущего в испражнениях и зловонии. Меня оглушил адский шум, от огня и дыма перехватило дыхание, бросило в пот от палящей жары. По запруженным людьми улицам прокладывала себе дорогу церковная процессия. Поражало число священников, выглядевших, по меньшей мере, иерархами — сверкали парчовые одежды, короны, жезлы. Крепость и река зажимали собой город, отчего дома громоздились один на другой, а на улицах едва могли разойтись два встречных осла с поклажей. На тот день пришелся большой церковный праздник, так что из окрестных деревень, кольцом окружавших город, сюда хлынули тысячи людей. На холмах вокруг Тырнова дымили костры и гомонил народ, пришедший поторговать, поглазеть и поворовать.

Я понял, что царь Борил созвал на этот церковный праздник Собор против богомилов. Смотрел, как встает солнце и мысленно прикидывал, куда на закате упадет тень Бодуэновой башни. И, следя глазами за тенью, достиг площади, где истязали еретиков.

Господи, ты не дал этим несчастным даже уединенности и уважения, каких заслуживает каждый, кто обрек себя на муки и смерть. Страдания и жертвы злосчастных богомилов не могли стать средоточием этого торжища, не приковывали к себе взоров и внимания людских толп. Правда, на краю площади собрались зеваки, но остальная толпа, поглощенная своими делами, оттеснила их на мостовую главной площади города. Случайные зрители шарахались в ужасе при виде костров, где раскаляли железные клейма для казни. Болгары не жгли людей на кострах. Они клеймили еретиков раскаленным железом, отрезали носы и уши, бичевали цепями. И почти вплотную один к другому горели костры для еретика и для барана.

Палач с ножом в руке резал живую человеческую плоть, а рядом мясник разрубал на куски забитое животное. Еретик, распятый на пыточном колесе вопил, но не менее оглушительно орал и торговец жареной рыбой. Было страшно и странно.

Я пробился сквозь толпу, стремясь уйти подальше от этого круга ада. И вступил в пригород иноземцев.

Направляясь в Тырнов, опасался я, что буду отличаться от его жителей, привлеку к себе излишнее и опасное внимание. Однако иноземцы, как оказалось, были тут не в диковинку. В Тырнове соприкасались три, даже четыре мира.

Он служил границей и средоточием Востока и Запада, Севера и Юга. Тут было великое множество ромеев, а в их число входят два десятка народов. И все эти люди равнодушно проходили мимо своих смертельных врагов — крестоносцев, что заняли и разграбили их столицу Константинополь. А крестоносцам встречались тут сарацины — осквернители Гроба Господня, против коих и выступили они в поход. Были тут и посланцы просвещенных и благородных народов, что обладали крепостями, флотом и каменными темницами. Но были и норманны, русы, степняки-куманы, печенеги — владельцы каменных темниц называли их варварами. Всех оберегал закон Борила о гостеприимстве, а собирала вместе взаимная выгода. Повсюду на земле встречались они, обнажая мечи, а здесь — обнажая зубы в улыбке.

Волею судьбы тень башни легла на загон для скота — огражденную плетнем изрытую площадку, что служила обычно для пригоняемых на продажу овец. Сейчас там толпилось человек сто богомилов, на вид равнодушно ожидавших своей участи. Возле плетня расхаживали несколько крестоносцев в звериных масках, пришедшие сюда будто с другого сборища, быть может, демонов. Из-под плащей у них поблескивали кольчуги. Они носили маски, чтобы скрыть лица. А скрывали их оттого, что вершили дьявольское и позорное дело — ведь явились они сюда, чтобы купить еретиков и перепродать в рабство. Но не решались войти в кошару и проверить товар — гнушались нечистотами.

Когда солнце зашло и тень истаяла, плетеные ворота кошары открылись, и оборванное, изнуренное человеческое стадо поплелось по тропе, что вела их неведомо куда.

В нескольких шагах от ворот куманы принялись отделять малых детей и грудных младенцев от матерей. Да, вырывали из материнских объятий и отшвыривали в сторону. Только тут стало ясно, что богомилы тоже подвластны боли и скорби. Матери завопили.

Их крики оглушили меня, глаза заслонила багровая завеса — словно мне рассекли мечом голову и по, лицу заструилась кровь. Вдобавок шагах в десяти от меня трое жонглеров стали подкидывать и ловить горящие факелы — дождались, пока скроется солнце — а неведомый мне трубадур забренчал на лютне и запел песню Вентадорнов:

Пэйр, Пэйр, что ты сделал со мной?

Неподалеку стоял пожилой крестоносец без маски и бесстрастно разглядывал жалкую толпу еретиков. Я спросил его:

— Это ты покупаешь их?

Он смерил меня взглядом и ответил:

— Нет. Их покупают те, что в масках. И продают сарацинам.

Я спросил:

— Кто продает? Куманы?

Он ответил:

— Нет. Царь Борил сам торгует своими подданными. Чтобы платить куманам.

Тут оглушенные мои уши различили кем-то ко мне обращенные слова:

— Следуй за мной.

Позже, когда мы отдалились на несколько шагов, и я стал понемногу приходить в себя, незнакомец спросил меня:

— Кто ты? Ты не Пэйр.

Я ответил:

— Я Боян из Земена.

Мы вышли из Тырнова и зашагали по берегу Ксилифора — речки, впадающей в Этер. Когда шум города затих, вдали стала слышна песня воды. Я дышал глубоко, чистый воздух освежил голову. Светила луна. Я всмотрелся в своего спутника. У него было лицо воина, и понял я, что среди богомилов есть не только овцы, но и волки. Мне предстояло иметь дело с волком.

Меня ввели в какую-то землянку. Тускло мерцала восковая свечка. При ее свете невозможно было толком рассмотреть сидевших напротив меня людей.

Я поведал им мою историю, полуправду, полуложь. Дескать, не посылал меня Пэйр за Священной книгой. Волею случая путешествовали мы с ним вместе, для обоюдной выгоды. Узнал от него о Книге и о месте встречи у крепости, когда склонился над ним в его предсмертные минуты. А перед тем я прикончил Меркита. Он считал Пэйра мертвым.

Они молчали. Тут только я вспомнил, что не выбросил послания папы Борилу. Они вышли. Свечка догорела, и я остался один в полной тьме.

Что привело меня в эту сырую землянку? Зачем я прыгнул в омут, не зная, есть ли там дно?

Утром пришли двое богомилов, завязали мне глаза и повезли куда-то. Ехали долго — и верхом, и в телеге.