Антон Дончев - Странный рыцарь Священной книги

Я нашел в себе силы оторвать взгляд от лица Лады. Посмотрел на Влада. Выражение лица его в ту минуту теперь часто посещает меня в воспоминаниях моих: гордость, изумление, обожание — да, он любил эту женщину — и отчаяние оттого, что не может бороться за нее.

Лада говорила:

— И вот, — продолжал Иисус, — Отец Мой послал меня в этот мир, дабы научил я род людской распознавать злые помыслы дьявола. И когда узнал Сатана, что я сошел с небес, он послал того ангела, что нашел три дерева и дал их Моисею, чтобы я был распят на них. Эти деревья и по сей день хранятся…

Лада говорила, я кричал. Сокровенные эти слова надлежало произносить вполголоса, при свечах, а я выкрикивал их так, что голос мой осип. Я бросал слова эти, как камни, во тьму. Слушали ли меня? Да, слушали. Думали ли о них? Господи, хоть бы одна-единственная мысль осталась в сердцах их, хоть бы одно семечко упало в землю меж камнями, хоть бы кто-нибудь — пусть даже один человек — впитал в себя Слово, как земля впитывает капли дождя. И, быть может, весной оно бы взошло и расцвело дивным цветком. Хоть бы один человек, Господи! Чтобы жертва Бояна из Земена, Ясена, Влада, Лады не оказалась напрасной.

Я просил не за себя. В те предсмертные мгновения голос этот не был моим. Я повторял чужие слова, не свои.

Неожиданно игуменья в бешенстве швырнула все листы в лицо Ладе. И закричала:

— Лжешь! Это не Тайная книга. Где заклинания, которыми вы призываете Сатану?

Несколько человек-волков приподнялись, они расправляли плечи и потягивались, как звери после сна. Потом вышли вперед, направляясь то ли к Ладе, то ли к игуменье — я не понял.

Игуменья обернулась к ним и выкрикнула:

— Она лжет! Я посылала свою монахиню на сборище дьяволопоклонников! Дьявол явился к ним в образе пса с головой быка и огненными очами…

Снова разнесся тот странный, призывный звон колокола. Он шел из-под земли, оттого что струился по подземным лазам города. Вожак выпрямился в полный рост — до тех пор он сидел на корточках у огня — и сказал игуменье:

— Вот ты и призвала дьявола. Это баронесса.

И баронесса вылезла из-под земли где-то чуть в стороне от нас и вышла из темноты к костру. Подошла к вожаку и игуменье.

Она стояла, похлестывая себя по голенищу высоких охотничьих сапог хлыстом с серебряной ручкой, которая поблескивала в ее руке. И сказала вожаку:

— Я ведь заплатила тебе. Что же делает здесь эта женщина?

Игуменья сказала:

— Смирись и иди молиться.

Серебряная ручка кнута звякнула о плиты. То был и кнут, и кинжал — острие которого пряталось в ручке. Тонкий, отливающий синим кинжал о трех гранях. Молниеносным движением баронесса вонзила его в живот игуменье. Та схватилась за кинжал обеими руками и рухнула наземь.

Вожак изумленно охнул — железная стрела арбалета торчала у него в груди. В отблесках огня засверкали стрелы. Визжала упавшая прямо в костер хромоножка.

С невероятной быстротой баронесса вытащила свой кинжал из тела игуменьи и перерезала мои веревки.

Я увидел, как среди бледных теней развалин возникает фигура человека в волчьей маске и с арбалетом в руке. Стрела арбалета была направлена на баронессу. У моих ног лежал щит. Я подхватил его и успел встретить им короткую стрелу. Но она злобно заныла, скользнула по щиту и впилась в грудь Влада. Он уронил голову на грудь.

Баронесса опустилась на колени и обеими руками обхватила его могучую шею, словно ласкала его. Потом поднялась и приказала людям, появлявшимся из мрака:

— Соберите по листу все пергаменты. Свяжите этого человека и эту девушку.

Она сбросила с себя плащ и набросила его на обнаженное тело Лады. А затем вновь опустилась на колени перед Владом.

Сегодня Благовещение, день, когда Богородица узнала благую весть. В этот день Бог — или Дьявол — создал мир, и с этого дня начинается человеческое летоисчисление, то самое, до Рождества Спасителя. Ему еще девять месяцев спать под сердцем матери. Девять месяцев. Так много дней, наполненных солнцем, для живых. Господи, а мертвые считают дни?

В этот день, тридцать лет тому назад, я увидел в пещере, как оживает сказание богомилов о сотворении мира. Увидел Ладу, Ясена, Влада. Выходит, что в один и тот же день Сатана создал вещественный мир, Бог вдохнул дух Святой в человека и затем послал Спасителя, дабы указать людям верный путь.

Да, воистину великий день — но я должен писать.

Замок Отервиль собрал нас всех вместе. Влад, простертый на высоком ложе с балдахином. Мы с Ладой — заточенные в самой верхней части сторожевой башни. И Доминиканец, который, грызя ногти, все время кружил возле замка — остановился он в деревне под крепостью. Я знал, что он уже послал гонцов к Симону де Монфору. Не знал лишь, появится ли здесь сам предводитель крестового похода, но с уверенностью мог утверждать, что из северных провинций прибудет кто-либо из тех французских графов, что ранее зверели от пьянства и скуки в холодных своих, продуваемых насквозь замках, а ныне хмелели от присущей лишь югу прелести и богатств западных земель. Как справится с таким человеком баронесса Д’Отервиль со всеми ее дядьями, тетушками и кузенами? Нас она крепко держала в своем маленьком кулачке. Держала она и Священную книгу.

Я снова сидел в башне — на сей раз не с семью обросшими и завшивевшими пленными рыцарями, а с красивой женщиной. Баронесса явно относилась к нам даже хуже, чем к своим лошадям — жеребцов она содержала все же отдельно от кобыл. Я не мог забыть нагое тело Лады, пленившее меня своим совершенством. Не мог поверить, что мальчишеская внешность и тело богини принадлежат одной и той же женщине… Лада не говорила со мной.

Три дня мучился я, пока не удалось мне схватить через решетку голубя. В первый день я наблюдал за тем, как голуби проносятся стайками над соседней башней. На второй день приманивал их хлебными крошками. На третий поймал одного голубя. Он был точь-в-точь как тот, что сделал меня хранителем Священной книги.

Я гладил голубя, пока он не успокоился. Думал о раненом Владе и о Священной книге. Думал о нем, как о покойнике, думал и о том, что будет, если он останется жив.

В башне с трех сторон имелись бойницы. Я смотрел через бойницу в сторону пустоши. Старался не глядеть в ту сторону, откуда была видна деревня — там находился Доминиканец. Я боялся увидеть рядом с ним конников, много конников, а впереди развевающееся знамя со львом — гербом Симона де Монфора. Или же знамя с изображением пса, держащего в зубах факел — знак доминиканцев — «dominicanes»: псы Господни.

С четвертой стороны башни имелась могучая дверь с решетчатым оконцем. Оно было закрыто снаружи железным ставнем. На третий день пребывания моего в башне этот железный ставень неожиданно звякнул и за решеткой появилось лицо баронессы. Я подошел к двери с голубем в руках. И скорее почувствовал, чем заметил, как Лада приподнялась и села на своем соломенном тюфяке.