Джейн Джонсон - Преданное прошлое

— Ты не только варвар, ты еще и еретик! — У проповедника яростно сверкали глаза. Борода развевалась на ветру. Он прямо как пророк из Ветхого Завета, подумала Кэт, как Моисей, призывающий мор и глад на землю Египетскую.

Аль-Андалуси вскочил на ноги, опрокинув свой курительный прибор, так что вода потекла по палубе.

— Не смей говорить мне это слово! Испанцы назвали мой отец еретик. Инквизиция переломал ему все кости на свой проклятый дыба, но не сломал его дух! — Он обернулся к своим матросам и крикнул им что-то. Те бросились исполнять его приказ. И почти тотчас вернулись. Один нес железный прут со сплющенным концом, двое других — небольшую жаровню.

Ее поставили на палубу рядом с раисом, первый матрос сунул конец прута в раскаленные угли и держал его там, пока он не раскалился докрасна, а потом и добела. Уолтер Труран наблюдал за всем этим как зачарованный, не в силах оторвать взгляд от жаровни. Потом начал молиться.

Аль-Андалуси выкрикнул новый приказ, и его люди сорвали башмаки с ног проповедника.

— У тебя такой крепкий вера в твой распятый пророк, так теперь ты будешь навек с гордость носить его отметка!

С этими словами он махнул рукой пиратам. Один из них опрокинул проповедника на палубу и прижал к ней, тогда как другой приложил раскаленное железо к белесым сморщенным ступням Трурана. Кэт закрыла глаза, но никак не могла стереть из памяти звук, с которым тавро прожгло кожу и зашипело в хлынувшей крови, и вонь паленого мяса.

Проповедник лежал на палубе и стонал. Ашаб Ибрахим обшарил его карманы, вытащив из них ножик для фруктов с ручкой из слоновой кости, пригоршню мелких монет и Псалтырь в кожаном переплете. Книжку раис с любопытством пролистал, потом бросил обратно проповеднику.

— Если не скажешь твой имя, запишем тебя как имам.

— Не надо мне никаких языческих названий! Меня зовут Уолтер Труран, а рядом можешь написать: «Божий человек». Но предупреждаю, у меня нет никого, у кого ты мог бы вымогать выкуп.

Раис пожал плечами:

— У тебя крепкий дух и крепкий спина. Может, тебя возьмут на галера. Или, может, султан Маулай Зидан заинтересуется твоей пустословие. Ноги тебе не перевяжут, пока все тут не увидят, что будет с тем, кто думал не повиноваться мне. А ты теперь всегда будешь знать, что при каждый шаг на землю ты ступишь на символ своей ублюдочный религия, и так и должно быть!

Потом перед капитаном пиратского корабля поставили Кэт. Девушка была так напугана истязанием преподобного Трурана, что едва смогла поднять глаза на его мучителя.

Она опустила глаза, молясь про себя, чтобы все поскорее закончилось. Даже вонь, неудобства и темнота трюма были лучше, чем это. Колени у нее дрожали.

— Как тебя зовут?

— Кэтрин, — отозвалась она. Голос прозвучал как мышиный писк. Набрав воздуху, она попробовала еще раз: — Кэтрин-Энн Триджинна.

— Ты носишь зеленый платье, Кет-рин-Энн Триджинна. Почему?

Вопрос был настолько неожиданный, что она резко подняла голову и уставилась раису прямо в глаза. Его взгляд прожег ее насквозь, словно огнем.

— Я… это… это старое платье, сэр.

— Зеленый — цвет Пророка. Только его потомки могут его носить. Ты — потомок Пророка?

Кэтрин в ужасе качнула головой, язык словно прилип к небу.

— Снимай! Это оскорбление Пророка, что ты носить его цвет, когда не имеешь право!

У Кэт расширились глаза:

— Я… не могу… оно зашнуровано сзади…

Аль-Андалуси наклонился вперед:

— Женщина не может сам одеться, тогда ее должен одевать раб. Ты богатый женщина, Кет-рин-Энн Триджинна?

Что она могла ответить? Кэт судорожно искала нужные слова, надеясь на прилив вдохновения. И решила, что лучше всего будет представить дело так, что ее выгоднее держать в целости и сохранности в расчете на выкуп; ей вовсе не хотелось быть выброшенной за борт или, что еще хуже, быть отданной на потеху этой звериной команде как последняя шлюха. Она расправила плечи.

— Я — Кэтрин-Энн Триджинна из Кенджи-Мэнора, и у меня есть кое-какие средства.

Раис перевел ее слова для своего писца, и Амин быстро все записал.

— Повернись, — приказал ей корсар, вытаскивая из-за пояса изукрашенный кривой кинжал.

Опасаясь худшего, Кэтрин выполнила приказание и уже с ужасом ждала прикосновения ледяной стали к горлу. Но вместо этого раздался хруст разрезаемой ткани, и она почувствовала облегчение, а в следующий момент зеленое платье уже лежало у щиколоток девушки, оставив ее дрожать в одной бумажной нижней рубашке. Она инстинктивно скрестила руки на груди, всем существом ощущая взгляды команды на своей белой коже, словно прикосновения каких-то отвратительных насекомых.

Аль-Андалуси наклонился и встряхнул платье. Из складок выпал маленький кошель, который он тут же схватил.

— Что это? Библия или молитва твоему богу? — Он помахал в воздухе ее книжкой.

Кэт тотчас овладело чувство оскорбленного собственника. Никто не смел прикасаться к ее книге! Ведь там записаны ею самые сокровенные мысли! Не подумав, она резко протянула руку и схватилась за нее. Их взгляды на мгновение встретились; потом пират выпустил книгу.

— Это книга по искусству вышивки, — тихо сказала Кэт. — Вот, видите. — Она раскрыла книжку на странице, где не было ее записей, показав капитану рисунок стилизованных цветов, который можно вышить на манжете или на чулках. — Тут собраны образцы для подражания и копирования. Вроде вот этого. — Осмелев, она чуть приподняла подол рубашки и показала ему узор на своих чулках.

Он наклонился и внимательно его изучил.

— И ты сама это сделал?

— Да.

Раис что-то сказал писцу, который тут же добавил несколько слов в свои записи. Потом он бросил Кэт ее кошель.

— Женщины из дворца султана хорошо платят за такой работа. Может, ты учить их новый образцы вышивка. — Он сузил глаза. — А может, султан Маулай Зидан заплатит мне за такой прибавка в его гарем, особо за такой белый кожа и волос, как солнце на закате. За такой ценный редкий приз мы ставим цену в восемь сотен фунтов.

Восемьсот фунтов! Чудовищная сумма! Кэт прижала кошель к груди. Сердце бешено колотилось. «Глупая, глупая девчонка, — укорял ее собственный разум. — Думала перехитрить разбойника! И теперь он установил такую цену за твою голову, что никто и никогда не сможет тебя вызволить, и ты кончишь свои дни в какой-нибудь чужой земле, изнывая от тоски по звуку английского языка и по каплям корнуольского дождика, по Робу, по всем самым обычным, добрым и привычным вещам, окружавшим тебя в мире, который ты с таким презрением отвергала, и все из-за своей суетности, из-за тщеславия». Один из пиратов напялил на нее длинную хламиду из толстой шерсти и отвел обратно в трюм. Кэт, шатаясь, шагала впереди него, словно в кошмарном сне, от которого ей, вероятно, никогда уже не очнуться.