Ричард Роупер - Как не умереть в одиночестве

Во сне он очутился в незнакомом доме, одетый в обычный защитный костюм, который жал, как будто с непривычки, вызывая ощущение нехватки воздуха. Эндрю не помнил, что именно должен искать; присутствовало лишь ощущение, что дело касается каких-то документов.

– Пегги, что мы опять ищем? – крикнул он.

Но ее ответ прозвучал невнятно, и, хотя Эндрю заглянул в каждую комнату, найти коллегу не получилось. Потом он заблудился. Новые помещения появлялись одно за другим, и за порогом каждого открывалось незнакомое место, но Пегги в них не было, и на его призывы никто не отвечал, а защитный костюм начал душить, и сознание как будто меркло. Зазвучала музыка – раздражающе фальшивая, густая, вызывающая вибрации во всем теле. Это была песня Эллы, но голос звучал так, будто проигрывался на замедленной скорости . «Гооолуубааая лууунаа, меняааа ты вииииделаааа стояааащииим одииииноокооо». Эндрю попробовал крикнуть, чтобы эту вещь выключили и поставили что-то другое, что угодно, только не ее, но не смог произнести ни звука. Внезапно он оказался в собственной квартире, и там, в углу, спиной к нему стояла Пегги. Но пока Эндрю приближался к ней, зовя по имени, а музыка играла все громче и громче, он понял, что это вовсе не Пегги, а кто-то с волнистыми каштановыми волосами и с очками в оранжевой оправе в опущенной руке; потом очки выскользнули из пальцев и начали медленно падать на пол…

– Ты в порядке?

Эндрю открыл глаза и обнаружил, что лежит на диване, а Пегги склонилась над ним, и ее ладонь касалась его щеки.

Это не сон?

– Прости… Я не знала, будить ли тебя, но мне показалось, что тебя мучают кошмары, – сказала Пегги.

Веки дрогнули, Эндрю закрыл глаза и едва слышно пробормотал:

– Тебе не нужно извиняться. Никогда… никогда не извиняйся. Ты спасла меня.

– Поверь мне, это поможет.

Трясущейся рукой Эндрю взял у Пегги банку «Айрон-Брю» и сделал осторожный глоток.

– Спасибо, – каркнул он.

– Ничто так не излечивает похмелье, как четырехчасовая поездка в поезде, пропахшем мочой, – изрекла Пегги.

Сьюзи пихнула Мейзи и знаком показала, чтобы та вынула наушники.

– Мама сказала «мочой», – сообщила она, и Мейзи закатила глаза и снова погрузилась в книгу.

Эндрю знал только одно: больше никакой выпивки. В голове стучало, и всякий раз, когда поезд делал поворот, к горлу подкатывала жуткая тошнота. Но еще страшнее были вырывающиеся из темноты памяти обрывки. Что он говорил? Что делал? В этих обрывках Пегги и Имоджен выглядели раздраженными. Возможно, именно тогда он трижды – поскольку слушатели, как ему казалось, были недостаточно внимательны – с нарастающей требовательностью и повышая голос повторил начало предложения («Я… Говорю вам, я… Я…»). Надо было бы, конечно, добраться до постели, а не засыпать на диване, но тут – черт возьми – ему вспомнилось, что Пегги пришлось практически тащить его туда. К счастью, она не стала мешкать, благодаря чему он не опозорился еще больше. В идеале они должны были наслаждаться впечатлениями от путешествия, переживать дух приключения, но вместо этого Эндрю пришлось полностью сосредоточиться на том, чтобы его не вывернуло наизнанку. Положение усугублялось тем, что за спиной у него сидел маленький мальчик, непрестанно пинавший спинку кресла и задававший отцу вопросы возрастающей степени сложности:

– Пап, а пап!

– Да?

– Почему небо голубое?

– Ну… это из-за атмосферы.

– Что такое атмосфера?

– Это немного воздуха и газа, которые не позволяют солнцу сжечь нас.

– Тогда из чего сделано солнце?

– Я… Гм… Почему бы нам не найти твоего медвежонка, Чарли? Куда подевался медвежонок Билли, а?

«Надеюсь, медвежонок Билли – это одно из названий мощного успокоительного средства», – подумал Эндрю и попробовал погрузиться в беспамятство. Не получилось. Пегги, сложив на коленях руки, наблюдала за ним с бесстрастным выражением лица. Зажмурившись, он принял ужасно неудобную для погружения в сон позу, но почти сразу вздрогнул и очнулся. В конце концов задремать все же удалось, но, когда Эндрю очнулся, рассчитывая, что они уже по меньшей мере к югу от Бирмингема, оказалось, что из-за поломки поезд остановился, не доехав даже до Йорка.

– Мы приносим извинения за задержку, – объявил машинист. – Похоже, у нас технические неполадки. – Забыв, очевидно, что он не выключил громкоговоритель, он позволил пассажирам заглянуть за волшебный занавес, обратившись к кому-то: – Джон? Да, мы в жопе. Придется вышвыривать всех в Йорке, даже если нам найдут там сменный локомотив.

Когда упомянутый локомотив материализовался, Эндрю и Пегги вместе с сотнями других пассажиров вытащили из поезда сумки; все были раздражены и брюзжали, а когда сообщили, что новый локомотив прицепят к составу только через сорок минут, раздались голоса о необходимости составить «письмо в крепких выражениях».

Короткий сон освежил голову, и теперь Эндрю с ужасающей ясностью понял, насколько все испортил. Он как раз прикидывал, не намекнуть ли, что им с Пегги нужно немного поболтать обо всем , когда Пегги вернулась из кафе с яблочными чипсами для девочек и кофе для себя и Эндрю и объявила:

– Так, нам нужно поговорить.

Наклонившись, она чмокнула Сьюзи в макушку.

– Мы на минутку, милая. Просто пойдем размять ноги, но недалеко.

Они прошли немного по платформе.

– Итак, – начала Пегги.

– Слушай, – заторопился Эндрю, кляня себя за то, что перебивает, но отчаянно спеша как можно быстрее изложить свои оправдания. – Мне жаль, что вчера так получилось; ты права – я вел себя несерьезно. Знаю, что поступать так, уподобляясь Стиву, с моей стороны глупо, а потому обещаю тебе и клянусь жизнью, что этого больше не случится.

Пегги взяла кофе в другую руку.

– Во-первых, – сказала она, – опьянев от нескольких бутылок пива и ведя себя несколько по-дурацки, ты не уподобляешься Стиву. Ты просто превращаешься в дурачка. А у Стива серьезные проблемы. – Она подула на свой кофе. – Я тебе не говорила, но, оказывается, его поймали с выпивкой на работе. У него, тупицы, в ящике стола нашли бутылку водки.

– О господи, это ужасно, – произнес Эндрю.

– Он утверждает, что его подставили.

Эндрю закусил губу.

– Ты ему веришь?

– Даже не знаю. Если честно, сейчас я уверена только в одном: все страшно запуталось, и, так или иначе, пострадают все. – Раздался веселый музыкальный перезвон, предваряющий объявления, и все на платформе навострили уши, но это оказалось всего лишь предупреждение о приближении проходящего поезда.

– Понимаю, ситуация сложная, – изрек Эндрю. В его представлении именно такого рода фразы люди и произносят в такого рода разговорах.