Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Да, я… Да, мне… Да, пошли… Ты-то как сюда… Я… Макс вот…

— Хорошо бегаете, — будто и не слыша его, вставил Муся.

— А ты не бегал, да?! Да, ты я видел, самый первый рванул.

— Я через главный вход вышел… Не было никаких ментов, понты это. А я, когда вы через забор, подождал немного и к тем двоим подошел.

— Врешь!

— Один еще живой лежит, а другому горло шнуром перетянули.

Такое признание подростков просто раздавило. Как так! Они, как последние менжовки, через забор, а он…

— Пойдем, глянем, — твердо решил Макс.

— Мы, правда, думали менты, если бы не менты, мы бы не полезли… А вдруг менты уже там.

— Все, идем, — еще тверже заявил Макс и, не дожидаясь, повернул к интернату.

— Идем. — Муся поднялся следом.

— А те ушли?.. Нет… я так… Я вообще… Пошли, — и, расхорохорившись, Абрамчик, обогнав Мусю, зашагал вровень с Максом.

Муся не торопился. Шел он аккуратно, ступая не слышно.

Во двор интерната подростки войти не смогли, двор оказался полон работниками милиции, место, где лежали избитые парни, было огорожено.

Время было не позднее, около девяти вечера. По дороге через двор интерната люди еще ходили, и нашелся один, который догадался вызвать «скорую» и милицию. В стоявшую наготове машину «скорой помощи» осторожно грузили носилки с бесчувственным телом одного из избитых подростков.

— Ну, что я говорил — менты. — Макс с сожалением махнул рукой. — Муся, и чего ты скажешь после этого? Так, ты — брехло, — Макс еще раз махнул рукой.

В ответ Муся широко, с сочувствием посмотрел на Макса и сделал чуть заметное движение плечами, что означало: «Ну извини, сами виноваты».

— Ладно, пошли по домам, что здесь делать, фильм уже, — Макс посмотрел на часы, — двадцать минут как идет. Счастливо, пацаны. — Макс пожал Абрамчику и Мусе руки и, не оборачиваясь, зашагал к своему дому.

— Ну, и на фига ты говорил, что не было ментов. Вон они! — Абрамчик искренне расстроился, что так и не получилось посмотреть на труп вблизи. Хотя еще недавно он этого чертовски не хотел и вряд ли бы подошел к мертвому близко. Но как только увидел большое количество народу, страх у него пропал. Труп сразу же захотелось увидеть, и сожаление от того, что это не получится, искренне огорчило Абрамчика.

— Ладно, Ромик, ты сейчас куда? Может, на дискотеку в клетку сходим?

— Нет, я пойду домой.

— Расписку ты, как, у себя оставишь? Этого ублюдка мочить надо.

— Ты о Мамкине или Никаныче?

— Об обоих. Перед всем классом опущу… Мамкина этого… Дай-ка мне расписку.

— Пусть лучше у меня останется, — отмахнулся Муся.

— Ну, ладно, пусть у тебя. Пока.

Попрощавшись, они расстались. Абрамчик, злой, и под впечатлением от происшедшего, зашагал к автобусной остановке. У него просто язык чесался, быстрее хотелось попасть в данс-клуб, встретить знакомых пацанов и рассказать все, что видел, и вообще… все рассказать.

Двое мужчин, примерно одного возраста (на вид им было не больше тридцати), вышли из кафе, томные от выпитой водки и обильного ужина. Они шли медленно, даже нехотя. Наверняка, если бы у них еще остались деньги, они вряд ли покинули бы столь уютное и тихое местечко, в котором так славно провели вечер.

Мужчина, шагавший ближе к дороге, был роста среднего, длинноволос, крупного сложения, с интеллигентским брюшком; шагал он уверенно, широко размахивая при ходьбе руками, голову держал высоко, но вид его не был надменным. Несмотря на то, что его разморило от выпитого, с каждым новым шагом он все приободрялся, и чувствовалось, что кафе — это только начало его ночи. Слева от него шел очень манерный в своей походке человек. Вероятно, длинноволосый его сильно чем-то смешил, от чего тот, порой, заходился в таком обессиливающем его смехе, что идти дальше не мог. И сейчас, только он остановился, и буквально рухнул от смеха на плечо своего товарища, как на него налетел очумевший от бега Ваня Мамкин. Если бы не широкая спина собеседника, за которую человек успел схватиться, Ваня сшиб его бы наверняка.

— Ты сдурел?! — только и воскликнул человек.

— Извините… я… — Ваня сам еле удержался на ногах. — Простите.

— Ваня? Мамкин? Ты? — манерным человеком оказался Николай Иванович (проще: Никаныч).

— Николай Иван…нович? — Вылупив глаза, задыхаясь, в ужасе прошептал Ваня и сделал шаг назад. Если бы Никаныч не схватил его за руку, Ваня обязательно бы сбежал.

— Мамкин, ты пьян, что ли? Мамкин, мальчик мой, ты меня пугаешь, — пряча свое замешательство за шутливым тоном и улыбкой, произнес Николай Иванович, удерживая Ваню. — В конце концов, возьми себя в руки, мы на улице, и на нас уже люди смотрят.

Глядя прямо в глаза Никанычу, Ваня часто мотал головой и выглядел сейчас точь-в-точь, как пойманный воришка. Полушутливый, полусерьезный тон учителя подействовал на Ваню… Расслабившись, он заревел.

— Ну, вот тебе и здрасте, жопа, Новый год. А ну, давай отойдем, — Никаныч бесцеремонно повел его до ближайшей лавочки. Длинноволосый, все это время молчавший, последовал за ними. Усадив ревущего Ваню на лавочку, Никаныч сел рядом.

— Садись, Андрюша, — пригласил он сесть длинноволосого. — Так Ваня, ты пока прорыдайся, а мы с Андреем Андреевичем покурим. Как только прорыдаешься, дай знать. И будь уверен, милочка моя, все твои смешные проблемы я решу в секунду, — Никаныч достал пачку «Ротманса», угостил Андрея Андреевича, и они, как ни в чем не бывало, закурили. Они еще не выкурили и половину, как Ваня уже вытер платком слезы и, как подследственный на допросе, сидел и молча ждал, утупившись в свои грязные ботинки.

— А теперь, когда ты выплакал все свои плохие слезки, рассказывай свою страшную историю и, рассказывая, знай заранее, все это чушь полнейшая, и вот увидишь, что решится она в один момент, — и, как точку поставив, Никаныч, красиво взмахнув рукой, бросил окурок в стоящую рядом урну. — Ну, что ты молчишь, как на уроке? Мы не в школе, и сейчас я для тебя не Николай Иванович, а просто Никаныч, ведь так вы меня за глаза зовете, а? — Никаныч легонько похлопал Ваню по коленке.

— Правда, что вы гомосексуалист? — Ваня спросил это, совсем не смущаясь, словно он спрашивал: «Правда, что вы МГУ заканчивали?»

Никаныч даже опешил слегка. К чему, к чему, а к этому вопросу, и тем более от Вани, он просто не был готов. Он мог предположить сто миллионов вариантов вопросов, которые мог задать Ваня, но этот…

Сидевший рядом Андрей Андреевич, широко, не оголяя зубов, улыбнулся, и его пухлые, даже толстые, губы вытянулись в две длиннющие колбаски, а щеки стали до того круглыми и широкими, что, казалось, только тронь их, и они сами с лица скатятся.

— Ну, ты… Поглядите на него. — Все еще не придя в себя, обратился Никаныч к Андрею Андреевичу. — Нет, Андрюша… Ты… только послушайте, какие у меня замечательно любопытные ученики.