Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

Нам дали тридцать суток на подготовку к net-гонке, и сутки уже прошли.

[2]

За час до рассвета ты будишь меня.

— Давай, давай, детка, погнали!

Я, не открывая глаз, покачиваюсь, натягивая термобельё.

— Что ты вошкаешься, погнали!

Шестьдесят секунд, чтобы запомнить маршрут. Три пролёта вперёд, вверх. Один направо, вниз. Два назад, вниз. Три влево, вверх. И снова, и снова, всего тридцать пролётов. Время! В конце маршрута — ячейка, на ней панель. Панель откроется после решения задачи, а там сейф с блоком для отпечатка пальца. В сейфе ключ и маршрут на тридцать пролётов от сейфа до двери. За дверью победителя ждёт щенок. Щенок — это пропуск в Город на постоянное место жительства.

На старт, внимание, марш!

Я срываюсь и бегу. Каждая смена этажа — зелёный сигнал успеха или красный сигнал неудачи. Можно ошибаться. Но если опоздать, то ключ или щенок достанутся тому, кто успел. Если вовремя никто не придёт, ждать год.

Три пролёта вперёд, вверх. Зелёный. Один направо, вниз. Зелёный. Два назад, вниз. Зелёный. Три влево, вниз. Красный. Чёрт!

В наушниках слышу твой джиббериш.

Ты любишь меня. Ты хочешь, чтобы я выиграла Собаку и поселилась в Городе навсегда. Поэтому ты превратил мою жизнь в ад.

[3]

Пару сотен лет назад по всей Земле великой депрессией наступила бессолнечная зима. Не экстремальная, так. Минус тридцать с запасом. Но жить без солнца в мороз тяжело.

Город осветили дневным светом с ультрафиолетом, перекопали и перезастроили. Сначала русскими клетями, избами, хоромами. Потом плюнули и перешли на небоскрёбы. Тридцать этажей, пятьдесят, сто. Но это ведь музей, на минуточку. Местный мэр обо всём позаботился, и внешнее убранство оставили. Балясины, наличники, ставни. Вертикальные вечнозелёные кустарники. Экскурсии на эйр-флайбордах, чтобы всё это добро как следует рассмотреть.

Город проснулся и задышал на исходе второго тысячелетия. Внезапно началось землетрясение, и люди проснулись в трясущихся, разрушающихся домах. Хватали что попало, выбегали на улицы. Попадали босыми ногами в открывшиеся уже устья. И если дыхательные, то ещё ничего, а вот рты… И раны, нанесённые ртами, затягивались только в пределах Города, а за его пределами открывались вновь.

Я в ту ночь, как и многие, выбежала на улицу и смотрела, как рушится мой дом. А потом земля ушла подо мной вниз, я провалилась, услышала хруст, почувствовала боль и осталась на месте, потому что обе ноги оказались под землёй.

Каждый из нас прожил сколько-то более-менее осознанных лет, но мало кто представляет, что такое в прямом смысле потерять почву под ногами.

Через несколько минут боль усилилась, голове стало холодно, ногам жарко. Устье заполнилось кровью, которая то уходила, то снова наполняла зев. А я стояла и смотрела вниз. Не знала, что делать, не могла кричать и почему-то не хотела сопротивляться.

А потом пришёл ты. Помог мне выбраться, остановил кровь, дал жаропонижающее, зверобой, арнику. Вытащил ноги. Мне некуда было идти, и я пошла к тебе. Думала, это временно. Скоро всё восстановят. Но мой дом не восстановили, а потом и твой — рухнул.

Мы уехали во Владимир. Мои раны открылись. Мы вернулись в Суздаль. Раны закрылись. И тут оказалось, что испарения из устьев ядовиты. Город дышал ядом. И начался наш челночный бег. Месяц во Владимире в бинтах и на сорбентах. Месяц в Суздале на сорбентах и без бинтов.

Многие укушенные, как и я, бежали. Но сбежавшие, как и я, возвращались. Не по доброй воле, а потому что там, за границами Города, умирали от потери крови. Просто царапины. Просто Город. Покусавший невнимательных, заразивший собой.

Город уничтожил небоскрёбы, растопил снег и вырастил деревья. Не бог весть какие ровные, но крепкие, ветвистые. В Городе зацвели цветы, завязались плоды и родились Собаки. Слюна городских Собак оказалась антидотом к яду единственного живого Города с летом на Земле. Собаки достались не всем. Их было мало, и они превратились в живые символы счастья. Хозяева Собак получили право остаться в лете. Они натянули сети и отстроили заново клети.

Ради лета люди были готовы вытерпеть всё. Привыкнуть к домам-клетям, крошечным биотуалетам, сепараторам мочи и солнечным батареям. Ночью Город освещал себя сам, устья-рты и кора деревьев светились красным. Время от времени светились и шрамы. Шрамы тех, кого ранил

Город, но кто жил в Городе, потому что у него была Собака.

У жителей Города круглый год были свежие фрукты-овощи, раздельный сбор мусора, постаматы, free-wi-fi и дроны. Не жизнь — малина.

А там, где стояла вечная сумеречная зима, можно было обменять крошечную клеть и Собаку на огромный дворец с пожизненным обслуживанием. Да только не было желающих менять. Лето же! Солнце же!

За Собаками началась охота. Чтобы предотвратить кровопролитие, Город закрыли, но учредили ежегодную net-гонку по сетям. Победитель гонки получал Собаку и право на жизнь в Городе.

Гонка по вертикали, по горизонтали, вверх головой, вниз головой. Хотя можно и по земле. Довольно безопасно, если не наступать в устья. Правда, скорость ниже, и надо постоянно следить, куда идёшь.

Net, не годится.

[4]

Через год переездов туда-сюда мы приедем на net-гонку за право владеть Собакой. Тебя вытолкнет за край сети твой злейший Враг. Ты вылетишь за пределы трассы. Город сожрёт твоё тело до середины бедра. Медицинские дроны успеют в золотой час, ты станешь наполовину роботом. Напичканный нейронными сетями и искусственными сосудами, ты получишь право жить в Городе с химическим антидотом в крови. А я — я продолжу челночный бег.

— Ты должна выиграть Собаку, Мари, — говоришь ты, обнимая меня в постели в очередной приезд.

— Холодно, чёрт, включи подогрев! Включи покрытие какое-нибудь, шерсть!

Ты смеёшься, и я с тобой. Ты первый мужчина, с которым я так много, так много смеюсь.

— «Покрытие какое-нибудь, шерсть!» Я могу даже кофе в постель, у меня для этого бонус есть!

— Бонус! — я поймала смешинку, хохот гомерический, пресс болит. — Бонус! Нет, спасибо! Кофе я в турке сварю!

От напряжения лопаются и начинают кровоточить шрамы. Я успеваю ахнуть и разрыдаться, прежде чем ты заботливо зальёшь кровотечение жидкой кожей.

— Ты должна выиграть Собаку, — продолжаешь, уже посерьёзнев, — в следующем году, слышишь? Не позже!

Я смотрю на тебя, металл вгрызается в твои ноги, поднимается вверх по телу. Ты, словно лакмусовая бумажка, впитываешь металл. Больше нет дурацкой татуировки «Я люблю тебя, Мари». Вместо неё — холод и серебро.

Но я знаю, знаю, что по-другому было нельзя. Ты бы умер от яда Города, если бы не металл. И я ещё больше, ещё сильнее привязываюсь к тебе.

— Не позже, слышишь? Я не знаю, сколько у нас времени. Я хочу прожить это время с тобой.