Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

И я снова рыдаю, теперь уже от отчаяния и жалости к себе.

[5]

Третьи сутки прошли.

— Что ты вошкаешься? Давай, давай, погнали!

— Да бегу!

— Мой злейший Враг… Он будет мешать тебе, Мари, как и мне тогда. Он будет делать всё, чтобы сбросить тебя с сетей, не дать победить. Он настигнет тебя у самой двери, за которой ждёт щенок. Ты откроешь дверь и… можешь сорваться, оказаться за пределами сетей. Потому что он вытолкнет тебя! Он заберёт щенка. Он заберёт, не ты! Поэтому я не просто тренирую тебя, Мари! Я учу тебя уходить от него.

Шестьдесят секунд — запомнить маршрут. Направо, вниз, два вперёд, вверх, три налево, направо, пять прямо, три вниз, направо, вверх… Бегу!

На старт, внимание, марш!

Сеть натянута, как струна, чуть вибрирует, чуть пружинит! Я карабкаюсь по вертикалям, как обезьяна, как кошка! На рассвете кора деревьев всё ещё светится. Направо, вниз, зелёный, два вперёд, вверх, зелёный, три налево, направо, пять прямо, три вниз, зелёный, направо, вниз… красный! Чёрт!

В наушниках слышу твой джиббериш.

[6]

Net-гонка. Жеребьёвка. Форма. Маска. Наушники. Чтобы не узнать на маршруте, не отличить пол, не слышать подсказок. Ожидание тяжело полной темнотой и тишиной. Маска станет прозрачной за шестьдесят пять секунд до старта.

Я медитирую. Я дышу. Чтобы победить — умри, Мари.

От звука в наушниках я вздрагиваю и подскакиваю. Хреново медитирую, однако. Пять, четыре, три, два… Бояться некогда.

На боевом маршруте мозг отключён. Без слов «направо, налево, вверх, вниз» парю в темноте, двигаюсь без мыслей. Зелёный… зелёный… зелёный… код. Ключ. Зелёный… зелёный… зелёный… Дверь. Ключ. Щенок.

Удар.

Я бы и не увернулась, маска как шоры, видно только впереди, и то немного. Подбросило, сорвало в полёт. Рухнула оземь, выключилась. Включилась. Гонка завершена.

— Тебе датчик поставили под язык, крошка.

Голова гудит, и я никак не могу понять, кто со мной говорит.

— Датчик сдетонировал на изображение щенка, снял с сетчатки. Дал команду клеткам — вскипеть. Тебя словно поместили в микроволновку.

Голова гудит.

— Датчик под язык, крошка, как это могло случиться?

Я моргаю и жмурюсь целую вечность. Зрение понемногу возвращается. Я вглядываюсь в голос и узнаю твоего злейшего Врага. Он сидит рядом, я вся в бинтах.

— Зеркало… — хриплю я.

— Зеркало не дам. Ты же уродина!

Без маски и соревновательной формы он худ, вихраст и весел. Смотрю на него с презрением, лицо кривится, очень больно.

— Что, перекосило тебя, Мари? — он не выговаривает «р». Я делаю усилие расслабиться. Не получается. Он наливает мне вина и даёт трубочку. Я втягиваю всё залпом.

— Ты… — задыхаюсь от злости, горло сжато тисками, не могу выплюнуть ни одной буквы.

— Думаешь, я его сбросил? Думаешь, я шёл за ним по пятам, выследил его и сбросил, чтобы ему не досталась Собака?

Я киваю. Он подливает ещё вина. Я втягиваю. Трубочка и вино вместе издают бульканье. Мышцы на лице плывут, он видит это и удовлетворённо кивает в ответ.

— Так-то лучше, Мари. Не обижайся.

Меня трясёт. Я сжимаю и разжимаю кулаки. Я соплю. Твой Враг то задумчиво, то с интересом наблюдает за мной.

— Сеть защищена от преследования, Мари. Город предотвращает убийства. Собак мало, людей много. Если бы можно было следовать по пятам, мы бы захлебнулись кровью тех, кто не смог отстоять своих Собак.

— А как же?.. — до меня начинает что-то доходить, я до конца не понимаю, что именно.

— Казино, — говорит Враг, — не здесь, там, — неопределённо машет рукой, — здесь же нельзя. А там можно. Он проиграл себя в казино. А потом и тебя. Посмотри. — Враг включает видео. Я отворачиваюсь. Видео можно смонтировать одним кадром. Разыграть, как в театре. Найти похожих героев.

«Сеть защищена от преследования, Мари», — передразниваю я Врага. Это же так очевидно, чёрт. Так очевидно!

— Уйди, а? — я просто не знаю, что ещё сказать.

— Не спеши. Вот твоё направление на трансплантацию. 12 часов на операцию. Месяц на восстановление.

Вот твой паспорт Городского жителя. Можешь жить.

— А он?

— А он отказался от операции. Согласился на биопротезы, чтобы закрыть долг. Он осуждён пожизненно.

— А я?

— «А я?» — Враг передразнивает меня. — А я закрыл твой долг. А ты — оставайся сама собой. Что бы ни случилось, оставайся собой.

Я закрываю лицо руками. Сжимаю череп сильно, до хруста. Убираю ладони — Враг ушёл. На бинтах — направление на операцию. Беру. Прикладываю большой палец к месту для отпечатка. Через 15 минут за мной прилетит медицинский дрон.

[7]

Через месяц я снова открою глаза. Медленно осмотрю себя, голую, непривычную, без шрамов. Откашляюсь. Сработает голосовое управление.

— Город, привет, — скажу я.

— Привет, Мари, — ответит Город голосом твоего Врага. — Добро пожаловать Домой.

Сяду на кровати, поставлю ноги на тёплый пол. В ноги бухнется, радуясь, Собака.

[8]

Мы сидим друг напротив друга, ты пьёшь свой коктейль-антидот и молчишь. Мне трудно тебя узнать, металл разросся, ты уже серебряный по грудь. Интересно, как металлизируется сердце? Оно ведь в движении постоянно.

— По одной клетке, — говоришь ты, перехватывая мой взгляд в грудь. — Клетка меняется на металлическую, тестируется — и дальше.

— Что?

— Ты смотришь на сердце, а у меня сенсоры, я вижу.

— А, сенсоры, — говорю я с облегчением.

— Как дела? — буднично спрашиваешь ты.

— Я видела твоего Врага.

— Это не Враг, это… — в твоём голосе нет эмоций, голос мёртв.

Город.

Мы сталкиваемся у института, он спрашивает удивлённо: «У тебя что, красные перчатки?» Переводит взгляд на лаковые красные сапоги: «И сапоги? Ты какая-то революционная сегодня».

Мы сидим в соседней студенческой кофейне, он говорит что-то о квантовой физике, Маяковском, любимых рок-музыкантах, а я не слушаю, смотрю на его губы, как он двигается, наклоняет голову, отпивает кофе, на его шею и думаю: «Поцелуй меня, сейчас же поцелуй, перегнись через стол, наклонись и поцелуй меня».

Но в первый раз мы целуемся уже в кровати, в его убитой съёмной квартире, он шепчет: «Наконец-то», стягивая с меня бельё, спускаясь всё ниже: «Кстати, меня выгнали из института». Я отвечаю: «А мне выдали красный диплом». «Полгода, полгода, пытался к тебе подкатить, полгода жизни, я ещё отомщу». «Неуловимый мститель, тоже мне», — говорю я, уже задыхаясь, отрывисто: «Знаешь, почему Неуловимый Джо такой неуловимый?» Он отрывается и щекотно смеётся у меня в ногах.

И мы живем всю зиму в съёмной квартире, почти никуда не выходим, платить за неё нечем, а уже конец месяца. А мы не помним об этом, нам плевать на звонки хозяйки, на ментов, которых она собирается вызвать. Мы лежим в кровати, выбираемся только поесть, разговариваем, смотрим кино сутками на белой стене с проектора, читаем друг другу вслух, курим, танцуем пьяные, снося всё вокруг. Вещи собираем в ночи. «Бери только самое необходимое», — говорит он мне. Закидываем в рюкзаки и в кофры, на старый мотоцикл, продаем всё тяжёлое и большое — колонки и монитор соседям, молодой паре. Они всё время ссорятся, по очереди выбрасывают вещи друг друга на лестничную клетку. «Интересно, когда там окажется мой монитор», — говорит он.