Инна Фидянина-Зубкова - Сахалинские каторжанки

Такая несправедливость меня очень сильно угнетала. Правда-правда! До сих пор угнетённая хожу:

— В тазик мне звоните. Понятно?

От моего дома до школы 3 км. Пешком идти проблематично, дорога у нас узкая, частенько и грязь по колено, а тротуар деревянный, скрипучий, да и не на всех участках он есть. Вдоль дороги узкоколейка: паровозик возит уголь от шахты до берега. Обычно я ходила по ж/д линии: по обочинам шпал сухо и от паровоза есть куда уклониться. Все так ходили. Но ездил по посёлку и автобус. Правда, денег на него часто не было: зайдёшь в кулинарию, потратишь всю мелочь на пирожки, чебуреки или пирожные и прёшь довольная домой. А автобус — это вообще проблема! То аж до самой шахты уедешь (ещё плюс 3 км от моего дома) интересно же по окрестностям комбината полазить! То портфель в авто забудешь, ждёшь его потом полчаса, чтобы вернуть свои учебные принадлежности. В общем, пешком проще, чем стоять на остановках, ждать рейсового долго-долго и ехать в давке.

— Вон, погляди как дочка у Зубчихи подросла. Ой, да конопатая какая, вся в Ваньку пошла!

— Ну да, а кажется будто вчера она с женихом своим Каргаполом траву на поле поджигала. Помнишь, тогда электрический столб чуть ни сгорел!

— Помню, помню, вот засранцы! Их мамашам надо было жопы тогда поотрывать, чтоб не сидели, водку не жрали, а за детями следили покрепше!

— Ага, вон стоит теперячи их малолетний выродок, зенки выпучила, смотрит…

Я вспоминаю как в шестилетнем возрасте Толик потянул меня в очередной раз проказить.

— Но я же спички и в руках не держала, — пытаюсь что-то промямлить в своё оправдание.

— Иди, иди, соучастница, твоя остановка, вылезай.

Чертыхаясь, выхожу и обещаю самой себе уехать из сраных Мгач навсегда: «Чтобы прошлое больше никогда не сцало в мои чистые, незамутнённые грешками глаза.»

А я в автобусах скучаю, ведь шофёр не нальёт мне чаю и место за рулём не уступит. Он взгляд напряжённый потупит, когда я спрошу его: «Знаешь, никогда ведь же не угадаешь, кода гаишник умелый помашет тебе черно-белым и пригласит поздороваться — чайку попить иль постоловаться.»

Мне скучно с тобой, водитель: ты не руководитель, не президент, не бог. Слышишь, мотор заглох, приходится выходить:

— Может, пойдём чай пить и разговаривать по душам о грибах, рыбалке… Я дам тебе номер свой телефона. Звони в рай, ответит Зубкова.

Это как раз из той серии, «когда родители водку жрали». Нет, наши предки интеллигентно её кушали: если мамки сидели одни, то они оприходовали бутылочку, а ежели с папками, то две-три. А пока они с энтой дрянью ужинали, мне и Толяну разрешалось гулять где угодно до часу ночи. А наевшись, предки приступали к поискам детей с фонариками:

— Толик! Иннка!

И находили. Обычно мы гуляли за лесопилкой в лесу у речки — любимое место Толяна. И не случилось же с нами никогда и ничего! Только ноги мокрые… Ай и ладно. А если сторож откуда-нибудь шугнёт, так то не страшно. А на лесопилке даже сторожа не было. Залезешь внутрь через дырки и гуляй себе по опилкам да по ленте.

А днём я с отцом за этими опилками ходила. Два мешка, тележка (или санки) и стоим, мешки держим, пока из жерла в них опилки сыпятся, которые очень нужны нашим свиньям: они на них живут и из них нам навоз делают. И ведь не проболталась я ни разу, что с дружком по вечерам через пилы да ножы протискиваемся, и гуляем по деревянному коридору, приводя в ужас Лесопильного духа.

— Пап, а зачем наш лес всё пилят и пилят?

— Ты хотела сказать: рубят?

— Ну рубят, а потом пилят.

— Вот в том-то и разница! Для нужд посёлка пилят совсем немного. А на Востоке и у берега моря видела целые горы брёвен? Так вот, их укладывают на корабли и увозят заграницу.

— Куда?

— Ну в Японию, Корею, Китай. Всё им мало, сволочи! Сосут и сосут, сосут и сосут…

— Что сосут, папочка?

— Кровь нашу сосут! Видишь, твой отец совсем обескровил?

Я подозрительно приглядываюсь к румяным щекам отца и понимаю, что ничего не понимаю.

— Пап, а у лесопилки есть Лесопильный дух?

Ивану Вавиловичу не до этого, он совсем уже раскраснелся и обкладывает трёхэтажной руганью загадочную Японию, ну Брежнева заодно. Вздыхаю и без него обдумываю образ Лесопильного духа: «Может, у него и жена есть — Лесопильниха. Наверное, они добрые, ведь даже ночью нас с Толяном не пугают, сидят себе тихонечко и пилят, пилят, пилят…»

Всю страну распилили уже нахрен!

Толик — очень приставучий парень:

— Иннчик, айда в лес, я тебе лешего покажу!

— Ну айда так айда.

После четырёх часов бесцельного скитания по опушкам, я хитро спряталась за ёлочкой:

— Толик, ну и где же твой леший?

— А вот он я! — мой дружочек соорудил корону и юбку из папоротника.

Я сощурилась ещё хитрее:

— А знаешь, когда-нибудь наступит на земле самый волшебный день, когда я вырасту, превращусь в большую, толстую тётю, стану писательницей, обязательно сказочницей и тогда… Тогда я напишу какой во мгачинском лесу леший — дурак!

Толик как утянет меня в лес, так там обязательно построит шалаш и рядом разведёт костёр, а мне приходится ему помогать.

— Ну как тебе наш шалаш? — спрашивает он.

Пожимаю плечами, не скажу же я, что мне больше нравится есть ягоду прямо с куста:

— Нормальный такой шалаш, а мы будем играть в семью, суп из мамонта варить?

— Не-а, я никогда не женюсь, капитаном хочу стать! — дружок берёт меня за руку и уводит подальше от жилища, в болотистый овраг — кушать ягодку маховку.

«Чёрт лесной, как будто мысли мои прочитал!» — бурчу про себя, ковыляя за шустрым пацаном.

Если вы никогда не пробовали маховку, то ничего не потеряли, она растёт редкими, одинокими, почти лысыми невысокими кустиками, с рифлёными листочками, как у клёна, сама красненькая, покрыта маленькими усиками — мхом, а внутри жидкая. Наверное, вымирающий эндемик Сахалина, её даже в энциклопедии не найти.

Маленькая маховка весело лопается на языке, я спрашиваю у Толяна:

— Коль ты хочешь стать капитаном, то почему всё время гуляешь по лесу, а не по морю?

— Да, да, пойдём на море! — говорит Толик и ведёт меня на запад.

Целых три километра шагаем по бурелому параллельно мгачинской дороге. Этому молодому леснику ничего не стоило спустить наши тела вниз и пойти, как белым людям, по дороге. Нет, наш капитан выискивает путь потруднее!

Добрались мы, наконец, до берега. Вон оно море — внизу под нами да под скалистой сопкой. Спускайся и беги по серому песку босиком!

— Инн, давай по скалам полазаем!