Дэвид Юн - Весь мир Фрэнка Ли

– А это еще что? «Великий Гэтсби»? – кричу я.

– Что? – кричит Джо.

– Всем людям на радость, на счастье себе. И чтобы желания исполнились все. Чтоб свили гнездо и большим, и уютным. И чтоб уважали всегда вы друг друга, – читает рэп диджей.

После этого музыка становится тише, и женщина, похожая на белку с телефонной гарнитурой на голове, ведет молодых от одного стола к другому. Молодые кланяются и благодарят гостей. Армия официантов с каменными лицами выносит на подносах еду. Ровно через пятнадцать минут они возвращаются, чтобы забрать пустые тарелки.

Молодые подходят к нашему столу.

– Э-э-э-э-эй! – кричат лимбийцы.

– Здорово выглядите, ребята! – говорит Кунг Хе. – Только посмотрите на мою сестренку!

Элла Чанг радостно морщит нос – ура! – и снова ее лицо принимает нейтральное выражение. Жених долго что‐то говорит по‐корейски.

– Мы плохо понимаем по‐корейски, – замечает Эндрю.

– Я сказал, что вон там есть алкоголь и никто не спросит, сколько вам лет, – повторяет жених по‐английски.

Его подбородок очерчен настолько четко, что об него можно точить мечи. Жених показывает на меня с Джо, как автоинспектор, и говорит что‐то по‐корейски Кунг Хе. Она что‐то отвечает ему, тоже на корейском, и они оба начинают смеяться, с умилением глядя на нас. И даже не нужно спрашивать о том, что они про нас сказали. Молодожены переходят к следующему столу. Это тоже детский стол, за ним сидят три мальчика и две девочки, словно наши двойники в параллельном измерении. Они все суперкорейцы.

При приближении жениха и невесты они, словно очнувшись от летаргического сна, встают и низко кланяются. Они делают это легко и непринужденно, их поклоны просто совершенны. Движением головы они откидывают назад идеальные челки и скороговоркой бормочут что‐то по‐корейски.

Они одеты так, слово собирались в спешке, но на самом деле у всех тщательно продуманные образы. Я вдруг понимаю, что все они в белых костюмах с черными гвоздиками в петлице.

Они выглядят как единое целое. Я и сам мог бы быть единым целым, если бы «выбрал племя», как выразился Кью. Я вдруг чувствую себя жалким. Я не часть целого. Я один.

– А чего это все суперкорейцы одеты в траурный белый цвет? – шепчу я Джо.

– Может, это корейская поп-группа? – шепчет она в ответ.

– Действительно. Почему бы и нет?

В большинстве стран Азии цвет скорби и забвения – белый, а не черный, как в Америке. Фильмы там заканчиваются белым экраном. А белые машины – это верх крутизны. У меня есть белый винтажный плеер для мини-дисков, выпущенный специально для японского рынка, и я считаю, что это очень крутая штука.

Молодожены исчезают. Роботоподобные официанты приносят следующее блюдо. Из ниоткуда раздается барабанная дробь. Это тимпаны.

– А сейчас, дамы и господа, приветствие из морских глубин, – объявляет диджей.

В свете прожектора появляется Кунг Хе. На ней обтягивающее зеленое платье, расшитое пайетками, и огненно-рыжий парик. Жених одет как пиратский принц. Зал аплодирует. Я поднимаю руку, и Джо несколько раз хлопает мне по ладони. Мы будто снова и снова даем друг другу пять.

– «Русалочка», – говорю я.

– А почему бы и нет? – отвечает Джо.

– А теперь давайте тепло поприветствуем друзей жениха, которые исполнят специальный номер, – объявляет диджей.

Свет слегка приглушают. Суперкорейцы вскакивают со своих мест. Я замечаю, что у них на головах появились белые гарнитуры с микрофонами – когда это они успели их надеть? Одна из девушек в свете прожектора произносит пламенную речь под проникновенный аккомпанемент электрического пианино.

– Что она говорит? – спрашивает меня Джо.

– Что‐то про глубокое море. Я сам далеко не все понимаю.

Я говорю по‐корейски немногим лучше Джо, а она говорит совсем плохо.

Бит меняется. Теперь это классический хип-хоп конца 90‐х. Суперкорейцы выстраиваются на танцполе, и начинается настоящее представление.

– Блин, да я же прикалывалась, когда сказала, что это поп-группа! – говорит Джо.

Суперкорейцы хлопают в ладоши в такт музыке, и за ними начинают хлопать все гости в зале. У меня появляется знакомое всем лимбийцам чувство, оно всегда появляется, когда вокруг меня все насквозь пропитано Кореей: мне кажется, что кореец из меня не получился, да и американец тоже, поэтому единственное, что мне остается, – это сбежать и спрятаться на планете Фрэнк.

Суперкорейцы хлопают в ладоши и смотрят на наш стол. Типа, хлопайте с нами.

– Я на этот бред не подписывался, – говорю я.

– На хрен, – стонет Джо, – на хрен все это.

– Пошли.

Мы незаметно сбегаем, оставив за столом лимбийцев, которые, как зомби, хлопают в такт музыке. Мы с Джо выходим в сумерки. Сквозь иллюминаторы слышна приглушенная музыка. Она сливается с розовым шумом океана. Чайки к вечеру затихли. Огромное оранжевое солнце склонилось над горизонтом.

Мы находим укромное местечко и, облокотившись о перила, смотрим на закат. Я передаю Джо невидимую сигарету, Джо делает вид, что затягивается, выдыхает и возвращает ее мне.

– Кажется, именно это мне и было нужно, – говорит Джо. – Мне нужно было отвлечься от своих мыслей.

– У тебя все в порядке?

Она бьет меня плечом в плечо:

– Мне холодно.

– И правда похолодало, – отвечаю я.

– Дурачок, это значит, что ты должен предложить мне свой пиджак.

Да, точно. Снимаю пиджак и набрасываю ей на плечи. Просто обидно прятать такие замечательные плечи. Она закутывается в пиджак и, многозначительно посмотрев на меня, говорит:

– Спасибо, юбс.

Я ничего не говорю, просто смотрю на нее. За нашими спинами приглушенно бухтит музыка. В голове вдруг начинает крутиться одно слово.

Если бы.

Если бы, если бы, если бы, если бы…

Еслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибыеслибы…

Наконец слово престает быть словом, его значение стирается, и оно превращается в какую‐то чепуху, как это часто бывает, когда повторяешь одно и то же.

Если бы не было Брит. Стоп. Что я несу? Брит есть. Мы пара. Медленно проговариваю про себя: «Я. Люблю. Брит». – «Но если бы Брит не было, – упорствует внутренний голос, – то я бы влюбился в Джо». Так и есть. Влюбился бы. Это становится для меня неожиданностью. Я сворачиваю эту мысль и убираю куда подальше.

– Ну так вот, – начинает Джо, она явно хочет со мной чем‐то поделиться, – про нас с Ву.

– Я думал, мы не будем про это говорить.

– Мы официально расстались.

Она запрокидывает голову, чтобы сдержать слезы.

– Сейчас точно расплачусь.

И действительно, слеза, размывая тушь, сползает по ее щеке.

– Понимаешь, Ву – он милый, он добрый… Но он ни разу не смог меня рассмешить. Ну то есть по‐настоящему, когда смеешься, сам не зная почему.