Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Ah! On nous a eu. C’est la guerre, c’est la guerre! [99] — Да! Нас перехитрили. Это война, это война! (франц.) — повторял он.

В конторе «Дюбуа и К°» мгновенно исчезли все иерархические ступени. Элар, как с равным, разговаривал с Гриньоном и другими молодыми французами-служащими, которых в обычное время едва удостаивал кивка. Даже мсье Ледюк, пребывавший постоянно в заоблачных высотах директората, вышел из своего уединения и вместе со всеми горячо обсуждал последние новости.

Гога не решался присоединиться к этой большой группе, считая, что он там будет лишним; но когда ему пришлось пройти мимо, Ледюк поймал его за руку и остановил.

— Mais c’est un homme terrible, votre Staline. Quelle perfidie!

— Pourquoi «mon»? — смутился Гога.

— Il est votre compatriote, n’est ce pas? [100] — Это ужасный человек, ваш Сталин. Какое вероломство! — Почему «мой»? — Он же ваш соотечественник! (франц.)

— Oui, mais… [101] — Да, но… (франц.) — Гога хотел добавить: «Я-то какое отношение имею к нему?», но пришло в голову, что подобная фраза может быть истолкована как малодушное отступничество, и в последнее мгновение он произнес те слова, которые выражали его действительное мнение: — Что же ему было делать? Вступать в войну с Германией без союзников, а в тылу имея Японию?

— Но ведь шли же переговоры… — Это сказал Элар. — Мы договаривались о совместных действиях, о союзе.

Гога понимал, что и без того сказал слишком много, что его собеседники возбуждены до крайности и лучше не обострять спор. Но его подхватила и несла волна скопившейся в душе горечи и обиды за очень многое, что приходилось терпеть в Шанхае людям «без национальности».

— Мсье Элар, вы знаете, кто такой генерал Думенк?

— Генерал Думенк? — удивленно переспросил Элар. — Не знаю… При чем тут генерал Думенк?

— Действительно, кто такой генерал Думенк? — раздался чей-то недоумевающий голос.

— Так не знаете? — повторил свой вопрос Гога. — И я не знаю. А он возглавлял французскую военную делегацию на переговорах в Москве. А британскую миссию возглавлял адмирал Дракс. И его ведь тоже не знаете?

Слушавшие переглянулись. Кое-кто начинал понимать, куда Гога клонит. А он между тем продолжал:

— Не думаю, что в Шанхае найдется британец, который знал бы, кто такой адмирал Дракс. С советской же стороны переговоры вел маршал Ворошилов, министр обороны. Одна из самых видных фигур в стране. Как вы считаете, уважающее себя государство могло долго мириться с таким положением? Тем более что воевать в случае войны пришлось бы советским. У англичан, как выясняется, сухопутной армии фактически нет. А они претендуют на ведущую роль в Европе…

Очень хотелось добавить: «А у вас есть линия Мажино, за которой вы и отсидитесь», но он сумел удержаться.

— Il a raison, — вполголоса проговорил кто-то. — C’était une politique stupide.

— C’est toujours ces anglais… Ces salauds! [102] — Он прав. Это была глупая политика. — Это из-за англичан… Эти канальи! (франц.)

Мсье Ледюк укоризненно посмотрел на бросившего эту реплику — и тот стушевался.

Разговор, как и можно было предположить, окончился ничем, но Гога про себя отметил и воздал должное французам: ни один из них не посмотрел на него косо, ни один не изменил своего отношения к нему. Только Гийо глядел волком, но он и прежде смотрел так, к чему Гога уже привык. На его положении в фирме это, по-видимому, не отражается, а на Гийо Гоге наплевать.

И в дальнейшем отношения со всеми остались прежние. Люди, с молоком матери воспитанные в демократических традициях, признавали за каждым право на собственное мнение.

А события нарастали. Обеспечив нейтралитет СССР, Германия в ночь на 1 сентября вторглась в Польшу.

Хотя, поколебавшись еще двое суток, Англия и Франция объявили все-таки войну Германии, они пальцем не пошевелили, чтобы помочь своей союзнице. Ни одного выстрела не раздалось на западной границе Германии!

В течение двух недель, несмотря на личный героизм солдат и офицеров, польская армия была разгромлена. Под Варшавой польская кавалерия пошла в самоубийственную атаку на германские танки. Это был героизм отчаяния. Убедившись в своем бессилии, польские кавалеристы предпочли погибнуть, но не видеть, как гибнет их столица.

17 сентября польскую границу с востока перешли части Красной Армии. Было объявлено, что делается это с целью освобождения западных белорусов и западных украинцев и воссоединения их с братьями, живущими на территории СССР.

Первый момент известие о вступлении советских войск на территорию гибнущей Польши сильно покоробило Гогу, но сообщение о белорусах и западных украинцах, оказывается, населяющих граничившие с СССР земли Польши, успокоило его. Не оставлять же их на съедение Гитлеру. Еще один важный аргумент высказал полковник Тодадзе. Он сразу ухватил то, что при всей своей заинтересованности событиями не разглядели ни Гога, ни даже Коля Джавахадзе.

— Что ж, это правильно, — сказал Тодадзе хмуро. — Они отодвинули границу верст на двести к западу. С военной точки зрения — совершенно оправданно, а главное — целесообразно. Сталин вообще показал себя очень умным, дальновидным политиком. Он ведь шел на союз с западными державами. Кто виноват, что союз этот не состоялся? Теперь пусть пеняют на себя. А полякам можно только посочувствовать. Они все не могли решить, кто им страшнее, и вот что получилось…

«Не может, не может малый народ жить спокойно в этом волчьем мире! — с горечью думал в эти минуты Гога. — И ведь поляков — тридцать миллионов, а нас в десять раз меньше. Видимо, единственно возможный выход для нас — это быть в составе Советского Союза. Там все народы равноправны. К тому же Сталин — грузин. Не даст он нас в обиду…»

А на западе Европы происходило что-то странное. Между Англией и Францией, с одной стороны, и Германией, — с другой, существовало состояние войны, но военные действия не велись.

Так продолжалось семь месяцев, но в апреле грянул гром: под носом у всего британского флота метрополии немцам удалось пересечь пролив Скагеррак и высадить десант в Норвегии. Попытка помешать вторжению привела к первому в истории столкновению между морским флотом и авиацией, и в этом сражении германская авиация одержала победу над британским флотом.

Впоследствии, уже на Тихоокеанском театре, превосходство военной авиации над флотом неоднократно подтверждалось в столкновениях американцев с японцами.

Норвегия как независимое государство была ликвидирована за несколько часов, не успев оказать заметного сопротивления. По пути немцы, не встретив вовсе никакого противодействия, оккупировали Данию.

При захвате Норвегии впервые всплыло и впредь стало заметным фактором международной политики и военной стратегии явление, не имевшее доселе прецедента: «пятая колонна», то есть, наличие внутри страны, подвергающейся нападению, контингента организованных и активных предателей, оказывающих помощь агрессору. В Норвегии «пятую колонну» возглавил никому дотоле не известный майор Квислинг, тут же поставленный немцами во главе марионеточного режима. Повешенный впоследствии, он получил от истории то, что заслужил: имя его стало нарицательным, как синоним предателя.