Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Время, когда греки могли победоносно противостоять несметным полчищам Ксеркса, давно миновало. Теперь история делается великими народами, — твердо чеканя слова, парировал Скоблин, который, догадываясь о подоплеке Гогиного настроения, почувствовал к нему неприязнь… — А малые народы пусть не путаются под ногами, если хотят уцелеть.

— Ничего, придет время и малые народы еще скажут свое слово! — воскликнул Гога с горечью тем большей, что сам чувствовал неубедительность своих слов, основанных лишь на эмоциях…

Скоблин пренебрежительно махнул рукой, словно от мухи отмахивался. Это окончательно вывело Гогу из себя, и он, с трудом сдерживаясь, сказал едко:

— Еще надо условиться, что понимать под словами «великий народ».

— Чего там уславливаться. И так ясно, — отрубил Скоблин. Он был достаточно хорошо воспитан, чтобы понимать, что хватает через край, и потому не говорил всего, что ему хотелось, чтобы не доводить дело до ссоры. Но вместе с тем он был слишком негибок в своих всегда крайних взглядах, чтобы, даже сознавая себя не вполне правым по форме, поступиться хотя бы на малую толику содержанием. А Гоге в последних словах собеседника почудился вызов, идущий от высокомерия, и потому он продолжал почти насмешливо:

— Ведь если исходить из твоей логики, Олег, то народ тем более велик, чем больше у него численности. История, однако, дает нам обратные примеры…

— Я же тебе говорю: времена Эллады миновали.

— Но наше время богато примерами. Я вижу больше величия в сербах, геройски сопротивлявшихся огромной Австро-Венгрии, чем в индусах, которых чуть ли не четыреста миллионов, а они подчиняются десяти тысячам английских колониальных чиновников.

Гога закончил фразу и победоносно посмотрел на Скоблина: первый раз за время беседы ему удалось найти убедительный аргумент. Раздражение его сразу улеглось. Это почувствовал тактичный Стольников, до того с интересом, но в последние минуты уже и с беспокойством следивший за спором, и нашел момент подходящим, чтобы закончить дискуссию:

— Да, это вообще вопрос сложный. Многое можно сказать и за и против каждого мнения. Я только хотел…

Но тут его в своей обычной манере перебил Родин, которому просто надоело слушать препирательства Скоблина с Горделовым:

— А какая красивая фамилия — Грациани [17] Грациани Родольфо — в 1943—1945 гг. военный министр в марионеточном «правительстве» Муссолини в Северной Италии. . Маршал Родольфо Грациани. Здорово звучит, черт возьми!

Бесцеремонность Родина на этот раз оказалась во благо, разговор гладко перешел в другую колею. Стольников, имевший вкус к русской старине и хорошо ее знавший, объяснил, что каждая фамилия что-то означает, а его собственная указывает на боярское происхождение предков.

— Стольником назывался человек, следивший за царским столом. Должность весьма ответственная.

— Наблюдал, чтобы котлеты не пережарились? — усмехнулся Родин.

У Стольникова было хорошее чувство юмора, и к тому же он научился не обижаться на выходки Родина, считая, что язык у него хуже сердца, но что в глубине души Родин не злой человек и к тому же склонный к резким перепадам настроения. Как всякий начинающий медик, Стольников был склонен придавать преувеличенное значение малейшим отклонениям от нормы в людях и потому видел в Родине как бы своего пациента. Он относился к нему с тактичной снисходительностью. Принимая шутку по поводу своей фамилии, он откликнулся:

— Если только котлеты были известны в допетровские времена.

Все заулыбались, и плотная атмосфера счастливо разрядилась.

— Действительно, у всех фамилии происходят от каких-нибудь слов, — удивился этой, по-видимому, впервые пришедшей ему в голову мысли Варенцов, а Гога испугался, как бы ему не задали вопроса, что означает по-грузински его фамилия, — этого он объяснить не мог и скрывал от коллег, что не знает родного языка. Но снова выручил Родин. На него напал один из тех приступов самобичевания, за которые ему многое прощал Стольников.

— Только у меня не фамилия, а недоразумение какое-то… — с горечью проговорил он.

— Почему же? — искренне удивился Гога, довольный тем, что Родин переключил внимание на себя, и потому почувствовавший к нему симпатию. — Родин — родина, чем плохо?

— Да нет же, это за уши притянуто, — грустно махнул рукой тот. — Что за фамилия: Родин? Это полфамилии, окончание. Фамилия без головы. Было бы, например, Природин — звучало бы полноценно. Или скажем… — он на мгновение остановился, подыскивая что-нибудь подходящее для примера, — ну хотя бы Огородин…

— Или Уродин! — как всегда некстати выскочил только что подошедший Фоменко. Никто не потеснился, чтобы выкроить для него место на скамье, и он с обычной своей бессмысленной улыбкой на некрасивом лице стоял, переминаясь с ноги на ногу и обеими руками держа за спиной портфель.

Родин, не удостоив его даже взгляда, процедил уничтожающе:

— Ну, такая фамилия больше бы тебе подошла.

Это было уже слишком. Смутились все, даже Скоблин — человек сам резкий и не из слабонервных. А Фоменко, все с той же улыбкой, словно забыв ее на лице, быстро заморгал глазами и пробормотал растерянно:

— Почему мне? Я так просто сказал. Ведь правда же похоже: Родин — Уродин, разве нет?

Родин поднял голову и наконец удостоил его пристального, насмешливого взгляда.

«Если он сейчас скажет: «Посмотри на себя в зеркало!» — я дам ему по физиономии», — подумал Гога. Но все обошлось. Продолжая насмешливо и холодно смотреть на переминавшегося с ноги на ногу Фоменко, Родин процедил:

— Что ты все прыгаешь? Тебе нужно куда-то? Сходи, освободись…

Все улыбнулись, а Фоменко промолчал и, помельтешив еще некоторое время перед глазами, наконец избавил сидевших от своего общества. В первый момент все испытали облегчение — можно было возобновить беседу. Но этого не получилось. Наоборот, установилось молчание — каждый в разной степени и по-своему испытывал неловкое чувство. Родин понимал, что переборщил, и опасался разноса со стороны Стольникова, которого он, не признаваясь в этом даже самому себе, побаивался, потому что уважал за трезвый и спокойный ум. Стольников действительно был недоволен другом, но еще больше самим собой за то, что вовремя не обрезал Родина, и еще больше за то, что сидит здесь и зря теряет время, тогда как дома лежит незаконченная глава будущей книги, дополнительный материал для которой он подобрал сегодня в библиотеке университета. У Скоблина настроение испортилось, еще когда Горделов высказал суждение об индусах и сербах, и сейчас он злился на Фоменко за то, что тот по своему обыкновению увел разговор в каком-то дурацком направлении. Скоблин при этом упускал из виду, что злополучная тема о фамилиях была поднята Родиным еще до появления Фоменко.