Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Будь стойкой: не все мечты сбываются.

Я, например, в детстве мечтал сделать большой калейдоскоп, в котором вместо перекатывающихся стеклышек порхали бы живые бабочки. Все как-то не получалось осуществить задуманное: то недосуг, то нужных зеркал нет, то с бабочками перебои.

Сейчас подумал, почему бы мне не осуществить тот давний замысел, так сказать, метафорически. Есть свободное время, его даже слишком много. Есть я — зеркальный двойник того, который жил, как дышал: ходил, что-то видел, что-то запоминал, любил, спорил, работал… И есть письма-однодневки, которые вторят природному циклу: девяносто дней рождается поденка, чтобы прожить лишь с утра до вечера.

За литературный образец я возьму записки хорошего писателя, появившиеся в пору его плавания на фрегате «Паллада». Эти письма-отчеты нравятся мне тем, что автор не ограничивал себя описанием увиденного, а рассказывал обо всем, что вспоминалось и ложилось на душу в тот момент, когда рука держала перо.

Извини, прервусь. Начинается «урок фехтования».

…Так мы называем приход процедурной сестры. Она вкатывается в палату неотвратимо, словно дорожный каток. Не шелохнется в крепких руках поднос, на котором лежит под салфеткой обойма шприцев.

— Поворачивайтесь-ка, мальчики, тылом.

Укол, еще укол.

Сегодня Надежда Степановна не в духе, беспощадно разит тела медицинская сталь. В хорошем настроении она вводит иглу почти безболезненно. Может, муж ее вчера вечером припозднился и пришел домой навеселе, может, в автобусе ей нагрубили или дежурный врач отчитал из-за пустяка. Мы невольно разделяем ее душевные страдания.

Посопев, Ванюша высказал предположение, мол, люди потому стали более жестокими, что у них отобрали Бога. Я предложил ему не впутывать в земные дела посторонних.

— Если бы люди верили, что за все проступки будут обязательно наказаны, пусть не на этом, так на том свете, то прежде чем мучить ближних, они бы задумывались. Я не о нашей медсестре, а вообще о современном обществе. Теперь даже драки между пацанами с какими-то садистскими вывертами.

— Понятие «бог» трактуется несколько шире, чем уголовный кодекс. Среди людей, считающих себя верующими, тоже встречаются подлецы, которые пинают упавшего ногами. Привести примеры?

— Не нужно. Я тоже читал очерки Горького. В душе должен быть Бог, вот о чем я говорю.

— Ты не уточнил какой. Богов много.

— Чем тебя не устраивают заповеди Христа?

— Заповеди хорошие, но от учения в целом очень уж попахивает рабской покорностью. Меня больше устраивает девиз Ломоносова «Ниже перед самим Господом Богом в холуях ходить не намерен». Кстати, Христос не Бог, а сын Божий. А папаша его отъявленный бездельник — за всю свою бесконечно долгую жизнь поработал всего шесть дней. К тому же он далеко не милосерден: за первый же проступок выпер людей из райского сада. Самодур. Будь он истинно добр, обязательно простил бы.

— Ну и бог с ним, — сказал Ванюша. — Я атеист.

На этом наш теологический спор закончился. А я подумал, что сама идея найти некий символ, олицетворяющий добро, весьма привлекательна, но искать его нужно не в поднебесье.

Уж на что хороша Афина! Она даровала людям законы и сама встала на их страже. Учредила первое народное собрание. Научила человека обуздывать коней и запрягать быков, строить корабли и колесницы, подарила землепашцам плуг и борону, а женщинам — ткацкий станок и веретено. Только два представителя сонма богов не чурались физического труда: Гефест и Афина. Потому и добавляют в олимпийских хрониках к ее имени веское слово «эргана», что означает «работница». Но и Афина не очень-то добросердечна. В битве с гигантами она убила Паллада, содрала с него кожу, которой обтянула свой щит, а самое имя поверженного противника прибавила к своему и стала называться Афина-Паллада…

У ее ног обычно изображают сову — священную птицу, олицетворяющую мудрость.

В честь богини-воительницы был назван фрегат, на котором отправился в путешествие писатель-гуманист. А может, корабль носил имя свободолюбивого гиганта? А мы об этом не догадываемся? Ведь известно, что если хочешь надежно спрятать вещь, то лучше всего положить ее на виду.

Сегодня получил записку от бывшей жены. Семь лет мы с ней не виделись, хотя живем в одном городе. Она стороной узнала, что я лежу в больнице, и решила проведать, проявить, так сказать, акт милосердия. Хорошо, что у нас из-за гриппа объявлен карантин и экс-жену не пустили в палату.

В моей душе всколыхнулось все мутное, давящее, давно забытое. Не сдержавшись, выругался.

Ванюша с удовольствием выслушал, похвалил:

— Молодец! Даже не предполагал, что такое возможно. Твоя комбинация затейлива, как сон подростка в пору полового созревания.

Мы долго смеялись.

Потом я подумал: «Какого черта! Ее приход— сплошное вранье». Написал записку: «Спасибо. Я почти в норме. Резко пошел на поправку».

Уж сон-травой все воспоминания о совместной жизни заросли, а ей все еще хочется доказать свое превосходство. Хотя бы в отношении здоровья. Слишком хорошо ее знаю, теперь уверен — больше не придет.

Старая рана, как старая дева, раздражается из-за пустяка.

Весь день нервничал. Пытался читать — не читается. Решил взяться за письмо.

Брак мне всегда представлялся в образе судна. У одних — это лайнер-красавец, у других — трудяга-сухогруз. Два человека, как два борта, соединены поверху широкой палубой, на которой находятся надстройки, мачты, трубы — все то, что видят окружающие. Но есть у бортов еще и глубинная связь — днище. Это то, что объединяет их в единый корпус. Именно от крепости днища зависит, как поведет себя судно в житейских бурях: не переломится ли на крутой волне, выдержит ли при внезапном забросе на камни.

У каждой семьи свое днище. Я бы мог, конечно, сказать, что чаще всего взаимоотношения женщин и мужчин строится на том чувстве, которое обычно называют любовью. Это было бы бесспорно. Браки по расчету в наше время редки. Но мне не нравится слово «любовь», оно слишком общо и не передает многообразия и пестроты оттенков взаимного доверия и уважения со всеми ступеньками градации от минус бесконечности до плюс бесконечности. Не стоит забывать и о физической близости, которая в каждой семье складывается столь же индивидуально, как морозный узор на стекле.

Сам акт регистрации брака меня не очень взволновал. Гораздо больше поразило другое. Когда мы с нареченной женой вошли в банкетный зал, тотчас захлопали пробки шампанского, я осмотрел собравшихся и вдруг осознал, что вокруг родня. В тот миг, когда появилась моя подпись под брачным свидетельством, количество родственников у меня удвоилось и генеалогическое древо стало ветвистым, как у дома Гогенцоллернов. Когда мы с женой расстались, меня точно так же удивило, что в этот день десятки родственников опять стали мне чужими людьми. В этом есть что-то нарочитое и обесценивающее отношения близких людей.