Александр Дюдин - Сестры

Вспомнила, какое вчера было ясное солнечное утро, с легким морозцем. Дышалось легко. Природа оставалась природой, далекой от людской вражды. И солнце светило ярко и радостно, как в мирное время. Мария наклонилась, перевязывая стертую пятку молодому солдату. Мимо шел разбитной Саша Пенкин. Один из тех двоих, что слишком откровенно разглядывали её. Он мимоходом хлопнул ее по заду. Тугой пружиной взметнулась гневная Мария и с размаха влепила ему пощечину. Багровыми пятнами вздулся красный отпечаток от пальцев на щеке.

– Ты что, сдурела? – возмутился тот и зло двинулся на нее. Несколько солдат, сидевших рядом, соскочили и загородили ее, оттеснив парня.

– Хочешь, чтоб мы добавили? Это мы можем. Чего девчонку обижаешь? – наступал высокий, сутулый, с серыми умными глазами Вася Беликов.

– Ну-ну! Я ж нечаянно задел, – отступал Пенкин.

– Она тоже нечаянно задела, – усмехнулся Вася. – Будь осторожнее в следующий раз! – Пенкин ушел, сердито оглядываясь.

– А ничего она ему припечатала, – смеялись ребята, с уважением поглядывая на Марию. Солнечный день был испорчен. Мария расстроилась: «Была бы была постарше, не тронул бы, постеснялся, а девчонку можно и шлепнуть, – думала с горечью. – Скорее бы состариться!»

Семеныч после этого случая, мягко глядя на Марию, говорил: «Красота, о чем мечтает каждая девчонка сызмальства, опять же когда хорошо, а когда плохо. Сейчас плохо. Тебе б замуж поскорее за солдата выйти, чтоб защита была. А то, вишь, как приободрились парни, один перед другим как петухи ходят, чтоб тебе, значит, пондравиться. А когда определишься, зараз остынут. К жене солдата на фронте с уважением относятся». Видя, что Мария что-то хочет обиженно возразить, поспешно добавил: «Конечно, чтоб всё по закону, по-хорошему!»

– Да что я, замуж сюда приехала выходить? – досадовала она.

– Я ж не говорю сегодня, я вообще. Подумай, девка!

– Гургена снайпер ухлопал! Сволочь! Гад паршивый! – красный от возбуждения ругался Саша Горюнов, скатываясь в землянку. Сел на корточки, схватил голову руками, заплакал. Гургена уже несли к землянке. Стреляли в затылок. Голова неестественно вывернулась, левый глаз болтался у виска белым яйцом. Он еще храпел. Мария, оцепенев, с ужасом смотрела, не в силах оторвать взгляда от этого болтающегося, окровавленного белого шарика.

– Вот гад! Вот гад! – твердил рядом небольшого роста голубоглазый паренек, дня три как прибывший с пополнением. – Товарищ лейтенант, разрешите я изничтожу этого снайпера!

– Оглядись, сначала, «изничтожу», – паренек обиженно замолчал.

– Он хитрый, жаба! Каждый раз меняет свое место, но вертится здесь, на пятачке, – прищурясь в сторону леса, говорил степенный Андрей Воркунов с сильными длинными руками, – изловить его надо! – сплюнул. – Мобуть попробувать? А? Товарищ лейтенант?

– Попробуйте, Воркунов. Непременно убрать его надо! Только сегодня второго кладет!

– Ладно, но у меня к вам просьбочка: винтовка ейнова будет моя. Давно у меня мысля есть, чтоб, значит, снайпером быть. Я б с ними померилси, елки зеленые! Посчиталси!

– Раз есть такая хорошая мысль – будет ваша винтовка.

– Я в тайге вырос, след хорошо знаю и зверя, и человека, белку в глаз бью. Пойду, посмотрю.

– Осторожно, смотри, чтоб не хлопнули, – предупредил Головко.

– Снайперов пужаться – в лес не ходить – улыбнулся широкой улыбкой Андрей. – Он, коли не дурак, должен переменить место. А стрелял он, к примеру, вон с того дубка, что над лесом торчит, где-то оттудова, ишь, левый глаз вышибло, – пошел спокойно в развалку. Гурген лежал на земле, замолк, не дышал.

– Разойдись, ребята, – угрюмо сказал Головко, накрывая его плащ-палаткой. – Если ничего не помешает, хоронить вечером будем.

По-разному воспринималась смерть в бою или от снайперской пули. Там, вроде, так и надо, а тут неожиданная смерть переживалась тяжелее. Мария была подавлена. Окаменела. Молчала. Только глаза с ужасом смотрели перед собой.

– Жалко, хороший мальчонка был, – крутил головой Семеныч, пряча влажные глаза.

Три дня и три ночи не было Андрея. В одну из ночей подошли танки, накапливаясь в лесочке. На четвертые сутки утром танкисты увидели выходящего из леса Воркунова. Он едва шел, пошатываясь от усталости. Шинель в крови, левый рукав оторван, плетью висит левая рука. Правой он прижимал снайперскую винтовку.

– Что с рукой? – спросил один из танкистов.

– Вывернул, поди, болит, шелохнуть не могу. Здоровенный, гадюка! – сплюнул кровью. – Чуть не одолел, так-перетак! – матерно выругался он. – Пуговицы жалко, – ощупывал полу красными от холода пальцами, – все оборвал. Оголодал я, а он, бугай, с отдыха красен. Но я всё ж одолел.

– Далеко?

– Нет, недалече, километра три будет отсюда. К нам, подлюга, в эту сторону шел. Ну, ничего, – снова сплюнул кровью, – таперича я с ними посчитаюсь! Он пришел в землянку, повалился на нары и сутки спал, не просыпаясь.

Уже за полночь, сидя в просторном, хорошо отрытом стылом окопе, Мария привалилась к стене. Вымоталась от бессонных ночей, беспрестанных боев, усталая, задремала. Сквозь сон слышала: кто-то осторожно спустился, присел рядом, обнял, прикрывая ее полой шинели. Она вырвалась и заплакала.

– Господи, да что вы ко мне пристаете!

– Чего же ты плачешь, землячка? Я пожалеть хотел, замерзла, поди? – говорил растерянно вполголоса Вася Беликов, пристальный взгляд которого постоянно ощущала Мария.

– Надоели вы мне все, жалетели, покоя от вас нет!

– Зачем ты так? – он встал (в окопе двоим тесно). – Мне действительно тебя жалко. Сейчас ухожу со штурмовой группой, пожелай удачи. Я загадал: если ты улыбнешься, обязательно вернусь живым.

Мария так устала, что тут же задремала, голос доходил издалека, и она не знала, во сне это или наяву. Она молчала, обняв колени, положив на руки тяжелую голову. Василий заглянул в лицо.

– Спит, – не то с сожалением, не то с участием тихо сказал он.

– Быстрее, лейтенант ждет, – свесил голову в окоп Саша Горюнов, небольшого роста, худенький, подвижный.

Темно. По полю стелется дым. Этот мрак не пробивают даже осветительные ракеты, которыми немцы успокаивают себя. Вторую ночь уходит Василий на охоту за вражескими танками. Немцы не уводили их далеко от передовой, оставляли под присмотром своей пехоты, прятали в заранее подготовленных укрытиях. Вчера их группе удалось уничтожить два танка. Поднялась стрельба из автоматов, пулеметов, даже пушка ухнула. Пришлось часа два отлеживаться в немецком уже, пустом окопе, пока успокоятся, даже по очереди вздремнули немного. Когда все стихло, возвращаясь, обнаружили еще один, не удержались, забросали гранатами, но охрана не спала, их надолго прижали к земле пулеметным огнем, еле успели уйти – на востоке светлело небо. Сами удивились, когда вернулись целыми и невредимыми: прятала ночь. Весь день немцы контратаковали танками, которых у них было больше, чем у нас, не давали продвинуться нашим солдатам ни на шаг. Поступил приказ командования уничтожать немецкие танки всеми средствами.