Александр Дюдин - Сестры

– Мама, – уперлась она руками ей в грудь, – ты меня родила или купила?

– Да родила, конечно, родила!

– Мамочка моя родненькая, – обвила Катя ручонками шею матери и заплакала. «Надо же, – удивилась Валя, – она всё это время думала об этом, переживала. Вот тебе и купила!»

– Чего же ты плачешь? Ну, успокойся, моя доченька, – гладила Валя ее плечики, целуя мокрые от слез щеки. – Беги, гуляй! – Девочка радостная направилась к двери.

Через час вернулась с Мишей веселая, румяная, пахнущая морозом. Развязывая шаль сзади, Валя увидела в ее руках оловянного солдатика.

– Это чья игрушка?

– Ничья, я ее нашла во дворе.

– Это плохо. Кто-то забыл, а ты забрала. Ребенок вспомнит, что оставил, прибежит за ним, а солдатика уже нет! Он заплачет. У него будет горе. Разве хорошо приносить горе другим? Иди, положи там, где взяла.

Катя надула губы, упрямо опустила голову, прижав кулачок с солдатиком к груди.

– Иди, доченька, иди скорее, пока его не пришли искать. – Валя повернула ее и подтолкнула к двери. Катя медленно, нехотя пошла.

Двор хорошо освещен. Валя смотрела в окно. Катюша подошла к горке и, стоя спиной к ней, не глядя швырнула солдатика на лед и заплакала. Так ей было жаль солдатика.

– Не плачь, доча! Я куплю тебе целую коробку, много солдатиков, – вытирала ей слезы Валя. – А поступила ты правильно. Никогда, нигде, ничего не бери чужого. Не твое? Как можно брать! Договорились? – та утвердительно кивнула головой.

Вошел взволнованный Сергей.

– Можешь меня поздравить. На партийной конференции избран вторым секретарем Горкома.

– Поздравляю. А я купила три билета на завтра в театр. Будет концерт Вертинского. Любопытно, артист с мировым именем, русский, был женат на какой-то королеве. Интересно! – смеялась Валя.

– Почему три билета? – вымыв руки, вытирая их полотенцем, спросил Сергей.

– Один Клавдии Никифоровне, она любит театр, – Валя умоляюще смотрела на него.

– А кто за ней поедет в такую даль? – спросил он недовольно.

– Тебе надо съездить, Сережа.

– Прости, но я сегодня устал смертельно.

– Завтра утром, Сереженька, пораньше встанешь и привезешь ее. Пусть поживет у нас немного. Ей будет приятно твое внимание. Ты уже сколько у нее не был? Почти два месяца!

– Неужели два месяца?

– Представь себе!

– Как время летит! Умница ты моя. Завертелся в толкучке дней. Спасибо, что напомнила. Пожалуй, надо к матери съездить.

Желающих послушать Вертинского много, за сотню метров от театра, спрашивали, нет ли лишних билетов. Театр полон. Толкаясь, в фойе медленно прогуливались зрители. У стены, прижавшись к ней, стоял Антон Федорович Гончаров, директор большого завода в Омске. Валя сразу узнала его и обрадовалась встрече. Вспомнилось их первое знакомство в березовой роще, в ослепительно теплый солнечный день, в праздник железнодорожников. Они сидели на зеленой поляне, слегка затененной ветвями берез, в компании каких-то людей. Вокруг, чуть покачиваясь на легком ветерке, на длинной ножке словно танцевали, желтоглазые ромашки. Она вспомнила, как он не сводил с нее ласкового, восхищенного взгляда. Она поняла, что нравится ему. Это приятно взволновало и взбудоражило ее. Внутренним огнем загорелось лицо, лучились глаза, коричневые с большой прозрачной радужкой. Он заметил перемену в ней, сдвинул брови, опустил веки. Стал сдержаннее. О чем они говорили, не помнит сейчас. Прошло несколько лет, всё стерлось в памяти, но осталось то удивительное состояние светлой радости, которое тогда испытала Валя. Она еще несколько дней вспоминала его, и всякий раз у нее становилось легко и светло на душе. Прошли годы, она забыла Антона Федоровича.

Когда они поравнялись с ним, он подошел, чуть дольше задержал свой взгляд на Вале. Она задумчиво улыбалась.

– Валя, вы знакомы? – спросил Сергей.

– Да, несколько лет тому назад ты познакомил нас в день железнодорожника.

– Я и забыл. Сейчас Антон Федорович находится у нас под ногами, или мы живем у него на голове, что одно и то же, – засмеялся Сергей своему каламбуру. – Точнее говоря, он живет на втором этаже, а мы на третьем. Его балкон под нашим.

– Надо же, – удивилась Валя. – Сколько мы здесь находимся, ни разу не встречала вас! Так в большом доме можно жить годы и не знать, кто рядом!

– Чтобы этого не случилось, – услышала она приятный баритон, – приглашаю вас завтра вечером на выставку живописи, после чего поужинаем у нас. Часов в шесть вас устроит? – спрашивал он Валю.

– Я смогу.

– А я не знаю, как сложится день на новом месте, – мысленно прикидывал Сергей.

– Да, вас поздравить надо с избранием, – протянул он руку Сергею.

Среднего роста, с зачесанными назад прямыми темно-русыми волосами, густобровый, в роговых очках, нижняя губа толще, выдается вперед, чуть вздернутый, приплюснутый на верхушке нос. Он не был красив. Но сдержанная манера говорить, держать себя создавала атмосферу какого-то обаяния, исходящего от него.

Прозвенел звонок, люди стали вливаться в зал, всё гуще и гуще заполняя ряды партера. Садясь на стул, Валя поискала глазами Антона Федоровича, нашла в ложе балкона, взгляды их встретились, ей стало легко и радостно.

Концерт необычный, своеобразный. Вертинский не пел. Это, скорее, были мелодекламации, причитания. Они утомляли, одурманивали, гипнотизировали. Раскинув руки, он говорил о распятии Христа на кресте, стоящем у дороги, и еще о чем-то душном, липком, томившем душу. Валю клонило в тяжелый сон. Первое отделение показалось ужасно длинным. Она не могла дождаться, когда оно кончится. Устала спина, отяжелела голова.

– Тебе нравится? – спросила она Сергея в антракте.

– Нет. Такое впечатление, что открыли большой сундук со старыми вещами, пахнет нафталином. Душно от него, от ненужных старых вещей. Давай уйдем? – предложил он.

Когда вышли на улицу, Валя облегченно, полной грудью вздохнула чистый свежий морозный воздух. Горели фонари, и снег мерцал синими огнями. Летели машины, выбрасывая струйки белого дыма. Двигалась нарядная жизнерадостная толпа. Мимо шла группа молодежи, звучал звонкий девичий смех. Здесь двигалась, шумела, жила сама жизнь, а они словно выбрались из душного склепа.

– Как хорошо, что мы живем сейчас, а не сто лет назад, – говорила Валя. – Задохнуться можно с этими христами и непонятными, ноющими, утомительными страданиями.

Свекровь молчала, поджав губы.

– А тебе, мам, понравилось?

– Конечно, представление антиреснее. Особливо, когда с убийствами. Пострашнее! – Сергей рассмеялся.

На другой день Валя задержалась на работе, еще не успела приготовить ужин, как раздался звонок. Она узнала приятный баритон Антона Федоровича.

– Какая степень готовности? – спросил он.