Холли Ринглэнд - Потерянные цветы Элис Харт [litres]

Элис вошла через заднюю дверь. Джун сделала вид, что заваривает чай.

– Джун, – начала Элис, но не закончила предложение.

Джун повернулась к ней. Раскрыла свои объятия. Элис некоторое время задумчиво смотрела на нее, словно мысленно взвешивала что-то, а потом шагнула в открытые ей руки.

Прижимая к себе внучку, Джун думала о своем любимом параграфе в Словаре Торнфилда – Пустынном горошке Стёрта и его значении. Имей мужество, не сдавайся , – записала Рут Стоун своим неровным почерком. Джун узнала все о пустынном горошке от своей матери и из книжек. О том, каким хрупким растением он был и как сложно оказалось разводить его в саду, в то время как в диких условиях он рос в самых суровых зонах Австралии. А также о том, что в правильно созданных условиях он неизменно распускался пышным цветом.

Значение: Злосчастная красота

Daviesia ulicifolia / Все штаты

Колючий куст с обычными для горошка цветами ярко-желтого и красного цвета. Цветет летом. Легко вырастить из семян после скарификации. Семена сохраняют жизнеспособность многие годы. Из-за колючек садоводы его недолюбливают, зато мелким птицам он служит прекрасным убежищем от хищников .

Элис стояла на задней веранде и смотрела, как над цветочными полями темнеет полуденное небо. Она спрятала лицо в складки шарфа. Бури пугали ее в двадцать шесть лет точно так же, как в девять.

Февраль был сумасшедшим месяцем для всех в Торнфилде. Горячие летние ветряные бури приходили с северо-запада и несли с собой разрушение, грозя поднять на воздух поля и разметать парники и огород. Дни, которые приходили после сухой жары и бешеных ветров, были невыносимы: они вытряхивали наружу пыль и пепел давно забытого прошлого, бередили старые раны и тревожили нерассказанные истории, спавшие в забытых уголках, среди мечтаний и незаконченных книг. Душными ночами чаще снились кошмары. К середине февраля это не обошло стороной ни одну женщину в Торнфилде.

Для Элис хуже всего был ветер, который завывал в цветочных полях и звал ее по имени. Изменчивая погода всегда напоминала ей о том роковом дне, когда она вошла в сарай отца.

Она достала свой медальон из-под рабочей рубашки. Через черно-белую зернистость глаза матери глянули на нее. Элис до сих пор помнила, какого они были цвета, как менялись при разном освещении, как вспыхивали, когда она рассказывала свои истории, какими далекими они были, когда она у себя в саду наполняла карманы цветами.

Элис стукнула ботинком о ботинок, глядя, как перекрестные ветра сотрясают цветочные поля. Она сказала себе, что она никогда не смогла бы покинуть Торнфилд, место, где ее мать нашла покой и утешение, где она научилась говорить на языке цветов. Место, где ее родители познакомились и, как хотелось думать Элис, какое-то время любили друг друга так же, как она любила Огги.

Элис выработала у себя привычку не думать об Огги. Она не позволяла себе размышлять о том, «что, если». Что, если бы она пошла за ним, когда он не появился у реки той ночью? Что, если бы она поехала в Долину роз одна? Что, если бы она разыскала его, что, если бы они составили совершенно новые планы? Что, если бы она училась в каком-нибудь университете за океаном, вроде Оксфорда, – где, как она читала, здания выстроены из песчаника медового цвета, – вместо того, чтобы получать знания, разбирая корреспонденцию за кухонным столом Джун? Что, если бы, когда ей исполнилось восемнадцать, она сказала Джун «нет» и не согласилась бы взять на себя управление Торнфилдом? Что, если бы она никогда не заходила в сарай отца? Что, если бы ее мать оставила отца и вырастила Элис в Торнфилде, с Кэнди, и Твиг, и Джун? С младшим братом Элис?

Что, если… что, если… что, если?

Элис взглянула на часы. Днем ранее Джун с еще несколькими Цветами уехала в город на цветочные рынки и должна была вернуться в полдень, но, если Элис прождет их еще некоторое время, чтобы помочь разгрузиться, она пропустит почту. После Рождества бизнес стал набирать темпы, так что скопилась гора корреспонденции, которую нужно было отправить; украшения Джун были популярны как никогда.

Элис прошла через дом и остановилась возле парадной двери, чтобы надеть свою шляпу акубру. На земле, у самых ступеней, закручивались пыльные воронки цвета охры. Она медленно толкнула дверь.

– Песчаный дьявол, – прошептала она.

Некоторое время он, приняв почти отчетливую форму и рост мощного человека, колебался на фоне неба, а потом рассыпался и рассеялся. Элис громко выдохнула, напоминая себе, что сейчас февраль – время, когда вместе со сквозняком врывалось прошлое и повсюду были призраки.

Она забралась в грузовик, испытав облегчение от того, как спокойно было внутри. Посмотрела на пассажирское сиденье: ей хотелось бы, чтобы Гарри составил ей компанию. Элис все еще не могла привыкнуть к тому, какую огромную пустоту создавало его отсутствие. Джун, в свою очередь, после смерти Гарри стала искать утешение на дне бутылки, и теперь она прибегала к этому средству, не ограничивая себя и не таясь.

Это было последним поворотным моментом. С годами Джун сделалась невыносимо беспокойной, любая мелочь могла вывести ее из равновесия, будь то письмо, ветер с запада или цветение акации Бейли. Периодически Элис слышала, как она бормочет себе под нос имя Клема, а украшения она стала делать только из тех цветов, которые рассказывали истории потерь и скорби. Все чаще и чаще взгляд Джун останавливался на чем-то очень далеком, что Элис не могла разглядеть. О чем она вспоминала? Горевала ли она, наконец, по отцу Элис? Каждый раз, как Элис хотела ее спросить о чем-то подобном, она решала, что проще промолчать. Молчание и цветы. Иногда она оставляла их на верстаке Джун. Букет фиолетовой сцеволы: Я чувствую твою доброту . Джун всегда оставляла ответ на подушке Элис. Пучок калектазий синецветковых: Ты всех радуешь .

Элис сидела в грузовике и смотрела на пятнистые эвкалипты, дом, поросшую виноградом мастерскую, траву пшеничного цвета, дикие цветы, выросшие в трещинах камней. Торнфилд стал для нее всей жизнью. Язык цветов стал той речью, на которую она больше всего полагалась.

Она тяжело вздохнула и повернула ключ в зажигании. Небо темнело. Отъезжая, Элис смотрела в зеркало заднего вида, как Торнфилд растворяется вдали.

Раскат грома прокатился по небу, в то время как Элис подъехала к почте и стала разгружать корзину с письмами. Она просунула конверты в почтовый ящик и забрала свою корреспонденцию. Когда она вернулась, свет дня стал пугающего зеленого оттенка. Вспышка молнии заставила Элис вжаться в водительское сиденье. Она завела двигатель и стала рыться в стопке писем, чтобы отвлечься от содроганий в животе. Извещения из банка, счета за телефон, накладные, рекламная вкладка. И конверт, надписанный от руки. Адресованный лично ей. Элис перевернула его. В бланке обратного адреса была вписана Болгария.