Холли Ринглэнд - Потерянные цветы Элис Харт [litres]

– Цветы раскаяния, – пояснила Руби, – от людей, которые сорвали их на память, забрали домой, где бы он ни был, а потом поверили, что неудачи в их жизни начались из-за того, что они не проявили уважения к нашей культуре.

Она махнула рукой в сторону полок у нее за спиной, уставленных похожими коробками.

Элис склонилась над той, что была открыта.

– Давай же, – подбодрила ее Руби.

Разбирая содержимое коробки, Элис вздрогнула от количества цветов, которые люди сорвали и вернули. На конвертах стояли марки со всего мира, и в каждом были мольбы о прощении и просьбы освободить их от проклятия. Ее взгляд привлек один конверт, надписанный от руки. Элис открыла его – высушенный и сморщенный цветок пустынного горошка упал ей на ладонь. Она стала читать вслух:

– «Мой муж заболел сразу после того, как мы покинули Килилпитяра. Когда мы вернулись домой в Италию, мы узнали, что у него рак. Несколько дней спустя наш сын попал в аварию. А потом наш дом затопило. Пожалуйста, примите наши глубочайшие извинения за неуважение, проявленное нами к вашей прекрасной стране во время нашего путешествия. Пожалуйста, избавьте нас от новых трагедий. Мы так глубоко раскаиваемся за то, что сорвали цветы в кратере и забрали то, что нам не принадлежало».

Элис качнулась на каблуках, не веря прочитанному.

– Они все об одном и том же? Просьбы о прощении и снятии «проклятия»?

Руби кивнула.

– «Проклятье» – миф, который разнесся по всему свету за то время, что минга приезжали сюда.

– Но… оно ненастоящее? – спросила Элис медленно.

– Нет! – фыркнула Руби. – Ненастоящее. Это просто шутка, которую чувство вины играет с тем, кто оступился.

Мысли Элис обратились к мрачному признанию Джун в ночь, когда она покинула Торнфилд.

– Мы не можем спрятаться, если сделали что-то не так, – сказала Элис, – даже если пытаемся похоронить это в самой глубине себя.

Почувствовав, что Руби пристально на нее смотрит, Элис положила письмо назад в коробку и потерла руки.

– Вы когда-нибудь пишете им в ответ? Говорите им, что «проклятие» они выдумали сами и оно никак не связано с вашей культурой?

– Ха! У меня есть дела поважнее, – сухо сказала Руби, – чем суетиться вокруг минга и делать их работу за них, объяснять им, что нужно было открыть глаза и уши и заметить то, что было у них под носом.

Элис кивнула, впитывая слова Руби:

– Я просто не могу поверить, что их так много. – Она еще раз пробежала пальцами по конвертам.

– Вот почему мы так обеспокоены из-за малукуру, им грозит опасность. Хуже того, в офисе на чердаке собраны еще письма. Мы стали проводить собрания, чтобы придумать, как нам быть с ними. Несколько ребят из университета выразили заинтересованность в том, чтобы каталогизировать истории. Но им надо спешить. У нас кончается место для складирования.

Элис вспомнился ее детский разговор с матерью: Огонь может действовать как заклинание, из тех, что превращают одну вещь в другую .

– Может, вы могли бы сжечь их, – проронила Элис.

Руби оценивающе посмотрела на нее:

– Может быть.

Когда Элис вернулась домой тем вечером, глаза у нее слипались. Она, пошатываясь, вошла, включила кондиционер и встала под холодный душ, наблюдая, как вода становится красной.

После обеда она работала в паре с Лулу.

– Руби показала тебе цветы раскаяния? – спросила она, когда они уже были в поле и Элис рассказала, как прошло утро.

Элис кивнула.

– Боже, ты, наверное, произвела на нее впечатление, чика. Чтобы Руби показала тебе эти цветы – надо быть у нее на очень хорошем счету.

Стоя под душем и прокручивая в голове слова Лулу, Элис светилась от удовольствия. Она произвела впечатление.

Позже Элис разделила с Пип вегетарианский бургер, который она захватила домой из кафе, и забралась в постель еще до заката. Теплый ветер приносил насыщенный аромат спекшейся земли и сладость завершения ее первого рабочего дня.

Ее сны были наполнены образами Джун. Каждый раз, как ее бабушка открывала рот, чтобы заговорить, оттуда вырывался поток коричневых высохших цветов.

Руби стояла в лучах заходящего солнца в своем патио и смотрела на радуги, которые возникали в брызгах воды, пока она поливала цветы в горшках. Мощный минеральный запах сырой красной земли напоминал ей о матери и тетушках, как могла бы напоминать песня. В палитре неба смешались цвета розовой глины, охры и серого камня. Три собаки Руби носились друг за другом по задней веранде, их уши радостно развевались на ветру. Когда день созревал и готов был пойти на убыль, они всегда дурили.

Повесив на крючок шланг, она взяла топорик и срубила в саду немного веток ванари. Ванари лучше всего подходит для огня, на котором можно готовить: оно горит жарче всего. Руби сложила ветки в яму, посасывая палец, который занозила и из которого шла кровь. Свалив вместе сухие иголки, тощие веточки и палочки малги, она забила ими просветы между ветвями в костре. Ей пришлось сжечь не одну спичку, прежде чем огонь разгорелся.

Руби села на бревно с ручкой и тетрадью в руках и расслабила плечи. Устроившись, она закрыла глаза. Вес ее потерянной семьи распределился вокруг нее. С тех пор как она была ребенком, когда ее забрали у матери, ощутимое отсутствие семьи было константой в жизни Руби. Это была особая зримая невидимость; наиболее отчетливо Руби видела тех, кого там, с ней, не было.

Пока ужин готовился на решетке над огнем, а небо темнело, Руби сняла колпачок с ручки и открыла тетрадь.

Она смотрела на пламя. Она ждала.

Звезды закручивались в спираль, собаки дремали, со стороны пустыни дул бриз. Она ждала.

Новое стихотворение спустилось со звезд в поисках нее, как большинство других ее стихов. Оно перекатывалось через дюны и, трепеща, порхало по стране ее матери, неся с собой землю, дым, любовь и скорбь.

для всех есть семена, которые нас держат

и ветром разнесенные разъединяют нас

поднимается ли ветер от корней

иль матери или отца

унесет ли потоком воздуха мои корни

или они останутся вдали, когда уйду

затаит ли дыхание ветер

останусь умирать ли я оторванным от дома

Руби отложила ручку и потерла руки. Они тряслись, как всегда, когда ее предки посылали ей стихотворение. Через некоторое время она снова взяла ручку и написала наверху страницы: « Семена ».

Она посыпала приправой и перевернула стейк из малу и намазала побольше чесночного масла на жареную картошку. Потом откинулась назад и стала смотреть, как пляшет пламя. Завитки дыма поднимались в небо.

Когда Руби накладывала в тарелку ужин, ее мысли вернулись назад к тому моменту, когда она показывала Элис полки с цветами раскаяния. Руби видела больше людей, приезжающих к Килилпитяра и уезжающих отсюда, чем записала стихов в своих тетрадях. Она отличала тех, кто был потерян и не видел цели, от тех, кто был цельным и ищущим, так же легко, как доставала клещей из шерсти ее собак. С того момента, когда она впервые увидела Элис, которую Сара привела в парк, дрожащую и бледную, Руби больше не вспоминала о ней. Но после утра, которое они провели вместе, Руби изменила свое мнение. Она что-то разглядела в Элис Харт – вероятно, мужество, которое один боец замечает в другом. Руби не знала, чего ищет Элис, но эти искания горели в ней достаточно ярко, чтобы отсветы отражались в глазах.