Холли Ринглэнд - Потерянные цветы Элис Харт [litres]

Так изо дня в день они и разыгрывали этот фарс. После чего Элис продолжала прогулку, сверяя свой шаг с расчетами о том, сколько времени ему потребуется, чтобы закончить с экскурсией и совершить свою последнюю за день патрульную поездку по серпантину. Если ей казалось, что надо сбавить скорость, она неспешно прохаживалась под аркой своих любимых деревьев малги, которые нависали над дорожкой и цеплялись друг за друга тонкими веточками, словно пальцами. Или же она набирала целый букет пустынных цветов, чтобы потом разложить их в тетради. Но если ей казалось, что надо двигаться быстрее, она пускалась трусцой. Она не останавливалась, чтобы насладиться солнцем или песней птиц или вдохнуть теплый аромат, поднимавшийся от пропеченной земли, когда день начинал остывать. Она не делала пауз, чтобы полюбоваться аркадой малги, и не удостаивала дикие цветы даже взгляда. В ее голове крутилась только одна мысль – о нем.

В Кутуту Пули она останавливалась, чтобы наполнить намеренно опустошенную бутылку. Она всегда садилась возле контейнера с водой, подставляя лицо заходящему солнцу. Она знала, что ее ноги и ступни видно с дороги. Он подъезжал и останавливался, чтобы поздороваться с ней. Она смотрела в красное небо, пока ждала.

Он будет тут .

Сколько бы раз она ни слышала, как его шины хрустят по земле, волнение от этого звука не убывало.

Сначала замолчит мотор. Потом дверь машины откроется.

Он тут.

И если бы кто-то видел их, то это были бы просто два приятеля, которые столкнулись совершенно случайно. Они совершенно случайно сталкивались каждый день.

– Добрый денек, – говорил он с улыбкой.

– Добрый денек, – отвечала она, всегда выражая нужную степень удивления и никогда не делая усилия, чтобы одарить его самой теплой своей улыбкой.

Солнце опускалось, а они сидели и разговаривали, неспешно и осторожно раскрывая себя друг другу понемногу: они никогда не говорили о том, кем она была до приезда в Килилпитяра, или о том, кто еще был в его жизни. Вместо этого они двигались по периметру этих тем, обходясь полуправдами и показывая себя друг другу с лучшей стороны.

– Ты когда-нибудь бывала на западном побережье? – спросил он однажды, не глядя на нее.

Он прочитал ее мысли и грезы? Она не смотрела на него.

– Пока нет, – сказала она сдержанно, отгоняя мух, устремив взгляд туда же, куда и он – на кочки спинифекса, подсвеченные солнцем, – но хотела бы. Чтобы увидеть, где красная земля встречается с белым песком и бирюзовым морем.

Он рассмеялся.

– Тогда какого черта мы здесь прохлаждаемся?

Она усмехнулась в ответ. Желтые бабочки порхали над травой, опьяненные оранжевым светом. В тени лишайники казались черными, а на стене кратера отражались краски заката.

Хотя его присутствие смягчало боль от нежеланных воспоминаний, каждый раз, как они встречались, жизнь, которую Элис оставила позади, начинала пробираться в ее сердце, как виноградная лоза, усик за усиком, листочек за листочком, пока Элис не осознала однажды, что во время их бесед она мысленно собирала для него букеты, молчаливо рассказывая ему о своих самых глубоких желаниях единственным известным ей способом – немым языком австралийских полевых цветов.

Значение: Огонь, я сгораю

Thryptomene Maisonneuvii / Северные территории

Традиционно женщины анангу постукивали по пукара (Пит.) деревянными мисками, чтобы собрать росу, содержащую нектар с его цветов. Thryptomene в переводе с греческого означает «скромный» или «излишне щепетильный»; этот куст выглядит невзрачным, но на всю зиму вплоть до весны он одевается цветущим покровом из крошечных белых бутонов с красной серединкой, он цветет так, словно открывает секрет.

Двадцать седьмой день рождения Элис выпал на день в середине ее четырех выходных. Она никому о нем не сказала, даже Лулу.

Она лежала в постели, глядя в зимнее небо и называя сменяющие друг друга цвета – от бледного цвета морской волны и лилового к персиковому и оттенку розового шампанского, – прежде чем солнце встало и осветило красную землю. Она привыкла оставлять светящиеся гирлянды включенными и днем, и ночью. Она подумала о разговоре, который слышала в служебной кухне в штаб-квартире: Дилан уехал повидаться со своей девушкой Джули. Это было для нее ударом, тем более что при встрече на Кутуту Пули в предыдущий день он не упоминал об этом.

Элис приподнялась на локте в кровати. С ее дыханием в воздух поднимались небольшие облачка пара. Пип выпрыгнула из постели и стала скрестись у задней двери.

– Только для тебя, Пип, – проворчала Элис, выдергивая себя из-под одеяла, чтобы выпустить собаку.

Она включила обогреватель, дрожа в ожидании, когда электроприбор нагреется.

Вернувшись назад, Пип лизнула Элис. Элис кивнула.

– Праздничные напитки – это отличная идея.

Она пошла в кухню и согрела чайничек молока, половину она вылила в миску и поставила на пол для Пип, а остатки налила в чашку и добавила эспрессо. Она взяла с полки книгу и поспешила обратно в постель. Пип последовала за ней, подлизывая за собой молочные следы.

Элис откинулась на подушки. Она отхлебнула кофе и открыла книгу, но мир снаружи был слишком прекрасен и отвлекал ее от чтения. За ночь мороз покрыл листья верескового мирта инеем, который теперь блестел на солнце. Небо насыщенного синего оттенка, похожее на китайский шелк, было усеяно рыхлыми облаками. Вдалеке стенки кратера сияли в утреннем свете. В голове у Элис роились истории об этом месте, о матери, которая уложила ребенка спать среди звезд и потеряла его на Земле. Легенда и ландшафт составляли единое целое; даже звездный путь, изгибавшийся аркой над северным краем кратера, отражал округлую форму воронки внизу, на земле.

Она уютнее укуталась в одеяло, глядя на желтых бабочек, которые кружили над цветущими кустами; интересно, в саду Дилана они тоже есть? Что она делает, почему сидит дома одна в свой день рождения? Глаза Элис увлажнились. Она нечасто позволяла себе размышлять, кем могла бы стать, если бы ее жизнь сложилась иначе. Сегодня она не могла остановиться. Если бы Джун не вмешалась, была бы Элис сейчас в Европе с Огги? Была бы она сейчас его женой вместо Лилии, а Ива – их дочерью? Если бы Элис не узнала о предательстве Джун, покинула бы она когда-нибудь цветочную ферму? И в глубине всех этих мыслей самый болезненный вопрос: была бы сейчас жива ее мать, если бы тогда Элис не пошла в сарай отца? Последняя мысль с силой нанесла ей удар в самое сердце: Элис сейчас была на год старше своей матери, когда та умерла.

Кто-то резко постучал в дверь. Элис высунула голову из-под одеяла. Кожу вокруг глаз у нее стянуло от слез. Пип лизнула ее соленую щеку. Снова стук.