Леонид Лушников - След заката

— Все нормально!

Петр Семенович в баню не полез, понимая, что достать оттуда мужиков невозможно. «И чего схватились, как быки?!» — думал он, глядя на то, как спустя минут десять Алексей и Николай Петрович с оглушительным визгом выскочили из бани и плашмя кинулись в ледяные воды старицы.

— Чего это они орут, как оглашенные? — удивленно проговорила Катерина, первой вошедшая в калитку с сумками в обеих руках.

— Заорешь, когда по тебе возжа скучает, — ответил Трифонов.

Бабы, не поняв намека, ушли в дом с покупками. Зоя подзадержалась на крылечке, узнав в плескавшемся в воде Николая Петровича, проговорила насмешливо:

— Какие люди приехали и без конвоя!

Гуляли малым столом до полуночи. Николай Петрович, захмелев от Марьиного самогона, глушившего все мысли, ровно кувалдой, хотел поухаживать за Зоей, но она как в воду канула. А утром ничего не помнил и только таращил глаза, когда отец на него, спящего под рогожей на сеновале, вылил ведро воды из колодца.

К вечеру Алексей отвез его на своей машине в Красный Яр, где проходило с утра производственно-партийное собрание. Возвращаясь обратно, Алексей вспомнил, что Николай Петрович так и не решился сказать отцу, что время жизни деревни подходило к концу. «За Зойкой увивался, а главное забыл. Мне-то эта земля роднее родной. Своей я не помню!.. Да!.. Жизнь потряхивает, как землетрясение… Не знаю, как разойдутся Березины?! Куму уж ничего, не надо… Жизнь его прошла в темноте. А можно и побороться. Назаров, кажется, не в восторге от этой идеи».

Думы стлались, как дорожки на косогоре, выбитые овечьей отарой, никуда не ведущие. И вся жизнь похожа на войну. Батя, Катерина, Зоя да и все селяне не возрадуются, когда узнают…

Показалось Темирязевское. Алексей прибавил газу. Движок завыл, как параличной. «Менять надо!» — пронеслось мгновенно. Перед мостом притормозил, вышел из машины и спустился к воде. Тут вода текла тихо, как будто сонная…

Опять нынешнее лето выматывало то жарой, то проливными дождями, поднимавшими в речках воду. Длинными днями, похожими друг на друга как две капли воды, заполненными заботами о доме и работой, Алексей не вылезал из трудов на железной дороге, требующей постоянного внимания. Деревня же жила своей, какой-то отстраненной жизнью. К лету снова пополнилась дачниками, бывшими селянами, когда-то, в дни хрущевских переселений, бросившими свои усадьбы, перебравшись в города и села, поближе к культуре, теплым сортирам и магазинам, ломившимся от всякого добра. Ныне пошли не те времена, оголели и опустели прилавки и без подсобного хозяйства никак нельзя. И потянулись потихоньку люди к старым своим землям, копались в земле в охотку, приобретая скотинку на выгон до осени, жалея сгнившие свои усадьбы, где кроме конопли и крапивы ничего не росло.

Вот и в сегодняшнее воскресенье, когда грозовая тучка раскрылилась над долиной, прыснула чуть-чуть дождем на крыши деревни, громыхнула для порядка, разрядив свою энергию в дубе на Айгир-Камне, уже не однажды получавшем такие небесные удары за свою вековую жизнь, от автобусной остановки поспешали в укрытие дачники.

— Нужда не палка, а гоняет валко! — заорал громогласно со своей усадьбы Трифонов, каждый раз издеваясь словесно над бывшими своими соседями. — По дождичку, бабоньки!..

А ведь с утра вроде бы ничего не предвещало непогоды. Солнце жарило землю и леса, как на сковородке, с восходом разогнав жиденький туман по логам.

Петр Семенович в это время чинил с внуками покосившийся заплот на задах. Катерина с Зоей пропалывали картошку за баней. Редкий, но крупный дождик загнал всех под навес.

— Не было печали — черти накачали! — ругалась Зоя, стряхивая с лица капельки дождя.

Сюда же вломились самохваловские старики, жившие теперь в Темирязевке у старшего сына, да внук старика Анисима, умершего в сто лет, жившего когда-то прямо у прогона. Теперь от дома осталась только колодина лиственная, гнившая медленно, да веха от колодезного «журавля», приспособленного Алексеем под антенну. Андрей прошлым летом распахал клочок бывшего своего огорода, весной засадил картошкой и забыл про него.

— Ну, Андрюха, зачастил ты к нам, — уел его Петр Семенович. — Как ни выйду, а глянь, Андрюха свой огород обихаживает.

Все засмеялись. Андрей зыркал по сторонам, прятал глаза.

— Работа заела, — оскалился он, морща конопатый нос в плюшку, точь-в-точь как у всего саловского рода. — Дел хватает! Свое бы переделать…

— О-о-о, свое-то теперь у тебя там, а тут чужое, — воскликнула Катерина. — Бабу бы с собой прихватил! Тебе одному-то на неделю хватит травищу-то сечь. Вчера иду, а из вашего бурьяна бурый вылез, весь в репьях, да как зарычит: «Где тут хозяин?»

— Ох и брехать ты, Катерина! — пялил круглые глаза Андрей, поглядывая на тучку.

— Брешет кобель. А не веришь, так спроси у Трифонова. Он за ружьем тогда спохватился…

Бабы поджимали юбки. Зоя щурила синие глаза на молодого мужика, накручивая кудерьки рыжих волос на палец, подмигивала смущенному мужику.

— А у него, бабы, тяцка, из сумки торчит. Как замочит, таки пойдет пластать. А баб тут и чужих хватает. Зачем со своим добром…

— Ха-ха-ха!..

Андрей не выдержал женских насмешек, выскочил под дождь, по пути чуть не сшиб игравших в американку внуков Березина: Павлика и Егорку. Егор, проигрывая, злился, каждый раз получая по широкому лбу увесистые щелбаны от здоровенного двоюродного братца, черного, схожего с отцом как две капли воды. Только материны подсиненные глаза лукаво щурились. Девки за ним ходили гуртом, а матери молили бога, чтобы побыстрее шалопая забрали на службу. Но он метил в военное училище, а по-настоящему ухлестывал за директорской дочкой Аннушкой, учившейся на два класса ниже. Братья девушки, здоровенные бугаи, работавшие на свале леса, грозили парню нешуточно: «Ноги выломаем и спички вставим!»

— Ты бьешь с оттягом! — слезно кричал Егор, норовя уклониться от стального пальца Павла.

— Цыц вы! — покрикивал на разбушевавшихся внуков Петр Семенович, делая для острастки страшные глаза.

— Господи, забьет ведь! — жалела сына Зоя. — Уйди ты от бандюги!

— Ниче-е-е! — пел Петр Семенович. — Пусть терпит…

К ночи вернулся из поездки в Плакучку Алексей, привез канистру пива да вяленого леща. Сидели за столом допоздна, прикладываясь к стаканам и разрывая рыбу руками. Чешуя с копейку величиной покрыла скатерть. Петр Семенович, жмурясь от удовольствия, выспрашивал у Алексея:

— Тут какие-то ненашенские мужики вдоль гривы лазили, кольев десятка три позабивали, чуть ли не до околицы. Андрюхин огород стоптали. Трубой что-то выцеливали? Постыдил я их, что не вашими руками картошка сажена. А один из них, рыжий такой и вредный, посмеялся: «Все, дед! Фатеру тебе в городе припасли, а тут стройка пойдет!» Это как понимать, Алеша?! Газ, что ли, проводить будут? Че заморгал? — голос тревожно секся.