Леонид Лушников - След заката

— Ой, умираю!.. — Зоя валилась набок и закатывала глаза.

Бабы кинулись к ней, побросав свои корзины. Катерина испуганно запричитала:

— Че с тобой, Зоинька! Ой, бабы, помогите же!..Но Зоя неожиданно быстро пришла в себя, медленно поднялась с земли. Отряхивая шитую в клеш юбку, со страхом придыхала, держась за сердце:

— Впервое такое, бабы! Может, старое сказывается? А может, уж пришло время? Да рановато еще!.. С Сашкой беда! Мамоньки!..

Зоя пошатнулась. Корзину за нее несли по очереди товарки. Весь вечер она ходила по дому и по двору сама не своя. Катерина, глядя на мучившуюся бабу, тихонько поведала отцу о случае на летнике. Тот, как всегда, сам взялся лечить сноху. Утром съездил в Темирязевское вместе с Трифоновым. Тот в районном спецмагазине добыл бутылку армянского коньяка, и они чуть не выдули ее всю дорогой до дому. С трудом сохранили около стакана. Петр Семенович намешал в нем настои девясила и пустырника, заставив всю эту мешанину выпить залпом. Зоя уснула мгновенно, даже не дойдя до своей кровати. Катерина выпроводила всех из передней, тихо прикрыла дверь, но тут в сени с шумом ворвался Егорка, закричал восторженно:

— Где мамка? Сегодня мы настоящий автомат разбирали и собирали. Скоро стрельбы будут на военном полигоне!..

— Тихо ты! — зашипел на внука Петр Семенович. — Разорался, щенок! Мать только прилегла… А ну, марш на огород картошку полоть…

— Картошку, картошку! — разобиделся Егорка, бросая портфель в угол сеней. — Кому она нужна?! Побегать не дают! Скоро уж в школу.

— Нервный! — ухмыльнулся Петр Семенович. — Дети пошли… Каждая козявка свой норов выказывает. Вот перетяну хворостиной! В школу… не надо было на осень оставаться…

Незаметно неведомая печаль поселилась в доме и захватила всех. Никто еще не знал, что там, на западе, за многие и многие сотни километров, в далекой и незнакомой стране, которую в сорок пятом году освобождал от фашистов его дядя, Николай Петрович Березин, сложил свою голову Александр. Чей подлый выстрел из-за угла, по-бандитски, оборвал жизнь уральского парня, не успевшего пожить?

Многочисленная родня, собравшаяся в Бересеньке под общим горем, зря прождала на Айгире поезд, с которым должен прибыть гроб с останками Александра Березина. К вечеру, проводив все поезда, следовавшие в Сибирь и на Дальний Восток, разозленные вернулись в деревню. Николай Петрович Березин, вызванный Алексеем, потому, что отец не желал его приезда, узнал у начальника станции, что груз, по указке властей, органы госбезопасности задержали в Красном Яру, чтобы тихо похоронить в дальнем углу кладбища, где по чьей-то злой воле хоронили всех убиенных солдат в разных мировых конфликтах.

Мужики, глядя на зорьку, распластавшуюся красно по горизонту, словно кто-то жег там огромное кострище, тихо разговаривали.

— Не зря разгорелось небушко! — произнес кто-то тихо.

— Природа горе чует…

Трифонов припомнил, что вот так же горело раненое небо одиннадцать лет назад, когда ждали гроб с отцом Александра:

— Полыхало страшно! — говорил он тихо. — Тогда покойник прижился и ноне!..

Женщины ревом лили слезы в доме. Катерина, еще больше раздобревшая после последних родов, отпаивала Зою.

— Крепись, Зоинька!.. У тебя еще Егорка подрастает! — уговаривала ее Анна. — Ты приляг, милая!..

Зоя послушно легла на диван, незряче уставившись в потолок. Мысли скакали все в одну сторону: «Где же ты, Боже!? А, правда! Отчего все несчастья на мою голову?! Егорка!» Она с усилием повернула искаженное в горе лицо к Анне Ветровой, прошептала страдальчески:

— Егорка где?

— С ребятами уж полегли… Ты поспи-поспи!

Во двор сгружали лавки, заказанные Трифоновым на заводе. Говор в темноте тек тихий и сдержанный. Алексей, обиходив скотину, присоединился к зоревщикам. Николай Петрович Березин угрюмо поглядывал на воду, курил одну сигарету за другой. Петр Семенович сидел рядышком с сыном, забыв недавний разлад, говорил тихо под шелест прибрежной волны:

— Загубили парня!..

Разговор перебил Трифонов, подсевший на корточки напротив. Глаза его горели неуемно:

— Нечего тут высиживать, мужики! Коля и Алешка, дуйте в Яр… Ты обкомовский работник… Уломать надо власть. На родном погосте хоронить будем!.. Назаров, чать, поможет? А мы с утра тронемся могилку рыть. Ну, а если… сорвется, то самолично ночью вырою, и тут похороним… в тайне!

Березин с Ястребовым укатили в район в тот же час. Наутро, только забрезжил рассвет, как всегда деятельный Трифонов поднял всех, разыскал на своем и деревенских подворьях все годные лопаты, приволок их во двор к Березиным, вывалил под ноги мужикам и проговорил со свойственной ему простотой:

— Разбирай и пошли! К завтраку управимся… Приезжим из города не особо хотелось спозаранку ковырять каменистую землю да еще на голодный желудок. Со вчерашнего дня перебивались всухомятку, бабы были заняты другими делами. Да и думали еще о том, чем все дело кончится. Времена были не сталинские, но суровые. Ослушаться власть — значит похоронить себя где-то в тиши. Иван Климов, подъехавший из Междуреченска на синей волжанке с новой женой, смазливой бабой, разукрашенной, ровно куколка, только на отсидке держал лопату, да и то только попервой, пока не взял верх над ворами и не задобрил вохру подарками с воли, капризно сквасив губы, проговорил тягуче:

— Органы не отдадут!.. Че это, ломаться?! Экскаватор бы… У нас…

— А у нас в бочке квас. Запел! — перебил его с издевкой Матвей Егорович, страшно не любивший барыгу. — Ничего!.. Потрясешь пузом… Не рассыплешься!

Климов спорить не стал, увильнул. Бабы, толкавшиеся во дворе, оценили Манечку по-своему: «Опять Ваньте промахнулся! Вытянет она из него денежку, да и зафитилит, как Клавка!..»

Мужики скинули с лиц хмурость улыбками, представив Климова с лопатой и без деньги в кармане. А тот, блеснув на собравшихся во дворе большими зеленоватыми глазами, обидчиво качнул лохматой головой и первым тронулся вдоль берега, костеря вся и всех на чем свет стоит. За ним потихоньку потянулись остальные, вполголоса судача о нынешней жизни, поглядывая на просыпавшуюся реку, уже скинувшую туманы, разведя их по таежным распадкам.

— Политики там, на верхах, собачатся, а народ под пулями гибнет! — сердито ворчал высокий мужик, доводившийся Березиным родственником по ветви покойного деда Григория. — На кой нам эта Чехословакия?!

— Не скажи, — возразил Трифонов.

— Тише вы базарьте! — оскалившись, повернулся к мужикам Климов. — За такие речи…

— Ванька! А те ведь все едино. Те власть не нужна. Анархист! Ты как батька Махно…

— На че намекаешь, Колян?!

— А чего мне намекать? Я прямо скажу, что ты тунеядец! Одно слово: купи-продай! Спекулянт!.. и ворюга!