Леонид Лушников - След заката

С севера задуло еще резче. Ветер сек и резал лицо, словно иглами. Над затемненными горами стыла морось, заслоняя туманно мерцавшие звезды на небе. С горы спускались к, заводу груженные бревнами лесовозы, выхватывая фарами из невиди промерзшие до нутра скалы. Резко, как будто совсем рядом, рычали дизеля. Из-под огромных рифленых скатов, широченных, как гусеницы трелевочного трактора, рвались пыльные струи снега, рассыпаясь о тупорылые морды КрАЗов, пронизанные желтым светом…

Алексей не догадался пройти дальше к дому Ветрова и завернул в свою калитку. «Найдется, чать, не впервой!» Из погребицы пробежала Катерина, неся на вытянутых руках чашу с солониной. Пахло груздями, квашеной капустой и огурчиками. Алексей потянул ноздрями.

— Не нашел? — Катерина выглянула из-под платка пытливо.

— С Трифоновым где-то колобродят…

— Самогон с подпола достань, — Катерина прошелестела в сенцы.

Алексей обмел веником валенки, ночь затемнилась еще больше. Ветер кинул в лицо поземку настойчивее. Алексей прислушался к вою ветра.

— Пурга будет! — проговорил он. — Надо бы сена подметать.

Алексей заходить в дом не стал. Взял вилы, начал тесать сбоку стог сена, занося его под навес, где уже оседала ветреная пыльца снега. Корова, почуяв хозяина, тихо промычала. Заволновались в овчарне овцы, но тут же притихли. Алексей кинул всем в ясли корма и, дохнув морозец, пошел к дому…

В этот день, когда заявился в Бересеньку генерал Харламов, Петр Семенович поднялся раньше всех. Потихоньку, чтобы раньше времени не будить народ, пристегнул старый, уже развихлявшийся, но служивший исправно протез, и вышел на крылечко, запорошенное тонким снежком, мягким, как пух, разлетавшимся из-под подошв. Лицо сразу же обдало северком, настойчиво тянувшимся с обледенелой реки. Над темными горами бриллиантовой россыпью сыпались с неба звезды. Сине-розово мерцали морозные столбы над хребтами, упираясь голубыми макушками в Млечный Путь, бросая фантастические блики на снега, волнисто уходящие по Бересени, ощеренной леденистыми застругами. От омутовой чаши, что стояла перед сливом порога, доносился тупой стук пешни о закостеневший лед. «Трифонов прорубь оживляет, — подумал Петр Семенович. — Комедии строить будет… А морозец-то еще крепче закрутит ноне. Ишь, как все светится! Да и то… Скоро святки…»

Петр Семенович поежился, чуя, как под гольный полушубок пробирается холодок, осторожно сходя по поледеневшим ступенькам и направляясь к сараю, где похрустывала сеном скотина. Пока оправлялся, на волю выскочил с парящим ведром Алексей, стал заливать в радиатор москвичка горячую воду, приготовленную Катериной еще с вечера в печи. Приметив копошившегося возле дверей сараюшки тестя, охрипло, спросонья спросил:

— Ты чего, батя, ни свет ни заря всполошился?! Я с вечера скотине много сена задал, чтобы бабы поспали…

— Да я по нужде.

— А-а-а!..

Петр Семенович немного лукавил. Ночка была почему-то беспокойной. Ворочался на своей печке, забывался и опять просыпался. Сон выдуло, словно ветром, а в голове с осени застряла забота, прицепилась, как репей. Хотя он и примирился с сыном… Сашкина гибель подыграла, но все же точило будущее остро, словно сверлом: «И куды же мы денемся?! Как без Бересеньки?! Вся жизнь, радость, печаль и нужда тут! В этой земельке… Колька-то, может, и не виноват. Заставляют!.. Партейный…»

Приоткрылась дверь коровника. Пахнуло теплом, навозом… В щелку проскочил кобелек, уперся лапами в хозяйский полушубок, закрутил хвостом.

— А-а-а, вот ты где квартируешь? Хитер!.. От холода-то к скотинке… Ну, гуляй, гуляй!

Пока Алексей возился с машиной, Петр Семенович тронулся в избу будить баб и заодно и внучку, приезжавшую на выходные из Темирязевского лесного техникума-интерната. Маринке вставать в такую рань шибко не хотелось. Она отбивалась от деда, как могла:

— Дедуля, отстань! Еще ночь… Автобусом поеду.

— Гляди, а то за прогул опять стипешки лишат, — проворчал Петр Семенович, садясь за пустой стол.

Катерина, щуря синие глаза на отца, притащила с загнету вчерашних щей в чугунке.

— Нальете сами. Мне еще в поселок бежать да очередь за сахаром занимать. Чего вскочил, как кочет? Пошли тогда в магазин, Нa двоих отвесят…

Петру Семеновичу торчать меж баб да инвалидов в очереди не хотелось, и он быстро нашелся:

— С Алешкой в поселок поеду… по хозяйству надо бы что-то посмотреть.

— Делать нечего. Мужиков полон дом, а гвоздя забить некому, — она раздраженно повела плечом.

— Вот за ними и еду…

Выехали из ворот на дорогу с трудом. Ладно, подмогнул Трифонов, возвращавшийся от реки с пешней на плече. Жало холодно поблескивало за спиной.

— Эх, поехал бы я с тобой! Кутнули бы!.. — подмигнул Трифонов Петру Семеновичу. — Но баба затеяла бычка резать… Приходите вечерком на селянку.

— Знаю я твою селянку, — ухмыльнулся Алексей, садясь за руль. Петр Семенович смолчал, но засек себе на уме приглашение, норовя вернуться ко времени, пока аквонавт не забурел.

За ночь шоссе подмело крепко. Дорога терялась меж лесов, фары тыкались на поворотах в заснеженный пихтовник. Встречные машины слепили, Алексей матерился, еле-еле уворачиваясь от тяжеленных лесовозов, не знающих на своем пути преград.

— А им че?! — поддакивал сычом тесть. — Мать их!.. Оне танк сомнут!

В поселок Темирязевский, утонувший в морозной измороси и задымленный печными дымами, приехали, когда магазины уже распахнули свои двери, а у колхозного рынка шла обычная предторговая суета. Мясники тащили тушки на колоды, бабки суетились с корзинками с засолами, спекулянты помахивали меховыми шапками и оренбургскими пуховыми платками, сторожа зорко милиционеров, готовившихся к обходу — все двигалось и шумело по-базарному.

В скобяной лавке, притулившейся у самых ворот, Петр Семенович купил по счету пятьдесят штук половых гвоздей, а потом заглянул в чайхану, где встретил Кондратия, бывшего лесника с Айгирского кордона, ныне обитавшего у вдовой дочери, зашибавшей деньгу шитьем по заказу местных модниц.

— О-о-о!.. Сколько лет, сколько зим, Петя! — с пьяной радостью зашумел тот, как будто встретил близкого родственничка, с грохотом пододвигая железный стул. — Редко видимся! А я вот живу тут, как кум королю. Столица! Газ, вода и теплый сортир. Лафа. Садись… Брательник заехал по пути с курорта. Знакомься!

Петр Семенович протянул руку смурному мужику, сидевшему по правую руку, удивительно схожему лицом с Кондратием, проговорил, пытливо глядя в черные глаза:

— Вроде как виделись? Василий Гаврилович?

— Он самый, — пробасил мужик.

— Петя — это мой закадычный дружок! — запел слащаво Кондратий. — Врежешь? Мы уж вторую почали… — он весело хлопнул по боку, где из кармана торчало горлышко бутылки.