Леонид Лушников - След заката

— Далее… все!.. Не пойду!.. А ну его!.. Сдался он мне!.. Спит и пусть спит… Животина же… Я… — он поперхнулся.

— Уже наклал в штаны! — усмехнулся Трифонов, чувствуя, как мандраж его покидает. Он достал из кармана полушубка бутылку с водкой. — Тяпни из горла… И сразу в бой пойдешь!

— Ты, че? Ты, че?! — отворачивался тот настойчиво.

— Пей, говорю! А то кину на съедение в берлогу!.. Раньше надо было думать, удалец! Куды я тебя дену?

Силантий, захлебываясь и всхлипывая, выпил половину и сразу заметно приободрился. Хмель пошел по жилам крадучись. Он сразу же взялся помогать Трифонову притаптывать снег, вырубать кусты, чтобы не мешали. Только после этого охотники приблизились к берлоге. Вход, занесенный почти полностью, нашли сразу, по парку, вившемуся из щели. Трифонов обвалил снег, внутри зашевелился зверь, покряхтывая, но выходить не думал.

— Не хочет!.. — нарочно громко проговорил Трифонов. — Бери слегу, Силантий!

Трифонов попятился метров на пять. Еще раз проверил стволы, те ли патроны вложил. «Как пойдет? — рвалась неспокойная мысль. По спине мелко-мелко покалывали мурашки. — Ежели дуром, то туго нам придется!..»

У Силантия сухота обметывала губы. Закрыв глаза, неуверенно сунул слегу в дыру, откуда несло слежалостью и еще чем-то пакостным, шибавшим в нос, как нашатырным спиртом, уперевшись во что-то мягкое.

— Сильнее!.. — глухо выкрикнул Трифонов.

Силантий не понял, какая сила швырнула его вместе со слегой в сугроб. Он увяз в нем с головой, задыхался, крик застрял комом в горле: «Господи, спаси меня!.. По-могите-е-е!» — мысли били набатом.

Потревоженный зверь выскочил вяло и встал правым боком к Трифонову. Он, наверное, еще размышлял о том, кто посмел его потревожить?! Кого ломать? Того, что копошится в сугробе, испуская вонь, или того, что целит в него. Трифонов уловил мгновенно этот миг растерянности зверя и выстрелил. Пуля попала в бок, где билась усталая в спячке печень. Медведь взревел и повернулся грудью к охотнику, поняв, что погибель шла отсюда. В маленьких глазках вспыхнула огнем ненависть, и силы еще были, хотя из разорванного жаканом тела ручьем хлестала кровь, парила на снегу. «Попал!..» — обрадовался Трифонов и вторым выстрелом пыхнула «тулка» прямо под мышку, где рыжеватый подшерсток вздымался от работающего на полную катушку сердца. Вторая пуля была смертельной! Она распахнула кроваво грудь зверя. Трифонову показалось, что вместе с лавиной крови у зверя вылетело сердце, но тот был живой и с последними силами качнулся на охотника, издав последний в своей жизни рык. Трифонов успел юркнуть за деревцо, как зверь всей тяжестью рухнул на то место, где только что стоял человек, обхватив в смертельных судорогах когтистыми лапами затрещавший ствол. С ветвей посыпалась труха и снежная пыль, сразу же забелившая бурую вздрагивающую шерсть, обагренную быстро застывающей на морозе кровью. Все! Что-то живое еще билось в судорожных трепетах больших лап, но глаза уже тускнели, покрывались белью и стекленели…

Трифонов с опаской обошел кругом место убийства. А Силантий все еще ерзал мокрыми штанинами по снегу, протирал глаза, сморкался и плакал, как ребенок, навзрыд:

— Ой-ой-ой!.. Внукам закажу-у-у!..

Трифонов, нервно посмеиваясь, поднял старика, произнес, дрожа голосом:

— Сменку надо было взять! Ха-ха-ха!.. Очухались от потрясения после допитой бутылки и быстро разделали тушу. Голову, шкуру, никуда не годную после лежки, внутренности и мослаки спустили по откосу в расщелину. Звери подберут в голодную зиму. Прожженный горячей кровью снег забуравили ногами, прибрали, как могли, место и волокушей спустили разрубленную на куски тушу вниз. Пока Силантий ходил в избушку за пожитками, Трифонов отрубил себе мякоти килограммов двадцать, разбитое пулей сердце отдельно упаковал в полиэтиленовый мешок, твердо веря в целебную силу, которая поставит на ноги Ветрова.

Остатки медвежатины закопали в снегу возле приметной скалки и тронулись в обратный путь.

— Медвежатину долго не держи под снегом, — учил на ходу Трифонов Силантия, отошедшего совсем от удара. — Сопреет… Да и зверушки разные разорят. Останешься с носом… Позови кого-нибудь из знакомых… Скажи, что случайно наткнулся.

— Сам перетаскаю, — хмуро ответил Силантий, пряча лицо от секущего ветра в воротник полушубка, все еще видя перед собой остекленевшие глаза зверя. — Продадут еще ненароком. Даром что страху натерпелся!

Зимние сумерки нависли над тайгой быстро. За хребтом, за пиками пихт и останцев жгуче вспыхнула ветреная заря и окрасила далекий горизонт кроваво. Ветер доносил звуки моторов с лесоразработок. Где-то за увалом ухнула лавинка. В долине замаячили огни, и разнесся писклявый гудок тепловоза. Снег шелестел под полозьями лыж шипяще…

Трифонов, не заходя в поселок, тронулся к составу, растянувшемуся возле погрузочной эстакады, загруженному под завязку свежими хлыстами. В рабочей теплушке светились окна. За столом сидела поездная бригада, пили чай из алюминиевых кружек. Увидев пролезающего в узкую дверь Трифонова, удивились. Машинист, привставая, произнес:

— Корнилович! О-о-о!.. Откель и каким манером ты тут?! Садись чаевничать… Погрей брюхо с морозца-то!

— Только что грел, — соврал Трифонов, припадая на рундук и высвобождаясь из лямок тяжеленного рюкзака. — Помогал Боровому на ручной разработке ленты. Вы куда лес повезете?

— В Айгир. То-то Дмитрий планы щелкает, как орешки! — проговорил проводник, наливая вторую кружку. Тогда все понятно! Ложись да дави соняка до самого конца. Есть захочешь — на полке тушенка и хлеб. Чай сам заваришь, нам пора трогаться…

В этот день Алексей Ястребов собрался уехать с работы домой пораньше. Благо с заносами справились, и теперь можно помыться в баньке и как следует отоспаться. Отпустив своего заместителя, ведавшего локомотивным депо, он уже сложил бумаги на столе в стопку, как дверь кабинета открылась и на пороге, сверкая голыми коленками из-под коротенькой черной юбчонки, появилась секретарь Кедрова, миловидная Машенька, причина воздыханий мужского рода всего управления. Она всегда опасно заигрывала с Алексеем, иногда своими откровениями вводя бывалого мужика в смущение.

— Алексей Павлович, — заговорила она томно, улыбаясь порочно, придерживая кончиками пальцев листок бумаги. — А вам надо идти в Дом культуры на научно-партийную конференцию. Присутствие обязательно… Вот распоряжение товарища Кедрова.

Машенька артистично положила листок бумаги на край стола и, лукаво подмигнув подведенными в меру глазами, вышла, хихикнув напоследок.

— Еще насмехается! — прошипел Алексей, в сердцах швырнув ключи от машины на стол. — Шалава!..