Леонид Лушников - След заката

— Ну куда?! Долгие проводы — лишние слезы! Там еще вашего воя не хватало!..

Наконец-то те сдались. Алексей проводил племяша до самолета. Егор сдерживал волнение, как мог, говорил с хрипотцой, пятясь к трапу:

— Ну, до встречи, дядька! На следующий год ждите!

Алексей не тронулся с места до тех пор, пока самолет, превратившись сначала в точку, не исчез за горизонтом. С севера подуло, дохнуло грозой, запахло озоном.

Алексей по пути заехал в райком, но там Назарова не оказалось. Секретарь сказал, что уехал по району. Гроза застала Алексея в горле ущелья, где Бересень впервые входит в горы, и дальше ее путь становится стремительным и грозным. Дождь шел непроницаемой стеной, и Алексей, прижавшись к обочине, пережидал неистовые порывы грозового урагана. Целых полчаса била в лобовое стекло лавина дождя и ветра. За это время Алексей успел передумать многое. Особенно его волновала непримиримая настойчивость Николая Петровича вернуться к старому проекту…

На той стороне Бересени, заросшей тальником и черемушником, у излучины, где река делает крутой поворот и входит в Атамановскую шиверу, тракт, минуя серпантин по склону горушки, бежит вдоль самого уреза реки. Весной его частенько подтопляет, хотя дорожники из Темирязевского стройуправления каждый год валят на дамбочку строительные отходы; кирпич, бетон и всякий мусор.

В эту весну вода была в половодье малая и берег отодвинулся метров на двадцать, оголив галечный плес, а обрыв на левом берегу, стоявший напротив, откуда атамановские пацаны ловили на проводку голавлей и жерехов, оказался совсем на суше. Корневища черемух висели в воздухе, словно щупальца осьминога. Тут-то и высиживал уже вторые сутки Дмитрий Фролов, выслеживая дорогу, покуривая и, для отвода глаз, приткнув бамбуковое удилище на рогульку. Леска уже давно запуталась в мусоре, а поплавок и вовсе унесло прижимом. Не давала покоя Фролову дикая волна мщения еще с прошлого года, как только узнал о том, что брата Василия застрелил Алексей Ястребов. Терзала она сердце холодком и туманила мысли. Он даже бросил выпивать, хотя ящики с драгоценной по нынешним временам влагой стояли в тайном погребе, под полом дома и ждали покупателя. Когда пришел к власти Андропов и начались громкие судебные разборки над теми, кто хоть малую толику был замешан в коррупции, в цеховских делах, Дмитрий потерял покой, трясся как осиновый лист каждую ночь. Все его подельники уже созерцали небо в клеточку, а он каким-то чудом гулял на воле. Потом он понял, что держали его на плаву всесильные родственнички, ну и топить его подельникам было невыгодно. Вся тайная касса была в руках Фролова. Посоветовал друзьям-товарищам ее создать Шарыгин, зная блатные законы воровского мира. «Все в кучу, мужики, на черный день! — говорил он на сходке с выпивоном. — Каждому своя доля! А ежели кто загремит, то на нарах легче будет да и когда воля блеснет…» Там же Шарыгин предложил Фролова:

— У Дмитрия есть хватка!

Некоторые возмутились, особенно противился начальник милиции:

— Мы что, паханы?! Будем принимать ихние законы!

— Верно…

— Как хотите, я умываю руки, — поджал губы Шарыгин.

Все же потом согласились. Вскоре деньжата из чулков перевели в золотишко и серебро. Металл всегда в цене, хоть при какой власти. Кладку никто не знал кроме Фролова. А соорудил тайную храну еще отец Дмитрия в давние времена, храня там накопленное. Перед арестом сына Василия старый жулик почуял неладное, попросил Дмитрия отвезти его на телеге под Шоломку, в Вербовое ущельице, крутое и мало посещаемое людьми из-за того, что еще в старые-престарые времена хоронились там от властей разбойники и беглые каторжники, которых казачки регулярно вылавливали, ежели те уж больно сильно шалили в округе. Он рассказал двенадцатилетнему пареньку, что его дед скрывался тут от красных, пока на рану не накинулся антонов огонь, и то, что взял его Березин…

— Гробовая семья, Дима! Подальше от нее!.. Васька вон из-за Катьки жизню сломал…

Веселый ручеек спадал водопадиком на большую известковую плиту. Вода скатывалась тонко по бело-розоватой глади зеркально, играя на полуденном солнце изумрудно-сине.

— Подвинь, Митя, ее сюда вон за тот конец, — попросил отец, указывая корявым пальцем на выступ.

— В ней, батя, с тонну будет?! — удивленно выпялил глаза на отца Дмитрий. — Да ее трактором…

— А ты попытайся, сынок! — хитро щурил рыжие глаза Фролов. — Пойдет как по маслу…

Дмитрий ухватился, и плита, на удивление, легко сдвинулась. Вода, уркнув, словно лилась из бутыли, ушла в землю…

— Сунь-ка руку под козырек…

Дмитрий достал из-под водопадика совершенно сухой котелок, заткнутый в горловине деревянной пробкой, которую хотел тут же вытащить, но отец остановил его:

— Сейчас не надо. Когда уж больно приспичит, то возьмешь, а пока не тронь. Будь осторожен, когда сюда пойдешь. Шарыга все в душу лезет. Береги тайну. Васька пьяница… Пропьет! Витька уж больно чистенький… Не для него это. А пока забудь об этом! На дело бери…

Дмитрий забыл на долгие годы. И коснулся заветной кубышки, когда начал восстанавливать усадьбу. А потом кубышка уже перестала вмещать золото, и Дмитрий приспособил под это дело трехлитровую полиэтиленовую канистру с широким горлом. А котелок, изъеденный временем, навесил на кол плетня. Шарыгин тысячу раз проходил мимо, не догадываясь, что это и есть та самая кубышка, о которой он не переставал думать…

За выступом поворота надсадно загудел движок машины, взбирающейся на петлю серпантина. Сегодня прошло тут около двух десятков машин, но эта почему-то принесла волнение. Почуяло сердце, что ли?! Дмитрий поглубже на глаза натянул фуражку и взялся за удилище левой рукой. «Он!..» — мысли сразу потекли другим руслом, по спине пошла колкая холодная рябь. Рука потянулась за спину, где лежал винтарь, из которого он бил зверя. Но сердце подвело… К реке лихо скатился почтовый уазик, за рулем которого сидела почтальонша, отважная деваха, колесившая в одиночку зимой и летом по проселкам и деревням, изредка подсаживая знакомых селян, мерявших таежные километры на своих двоих после закрытия железной дороги.

— Фу, черт! — выругался Дмитрий. — А может, грабануть ее?! Деньга у нее в сумке немалая. — Но увидев торчавший с почтальоншей рядом ствол ружья, передумал: — Пришьет!.. Она стреляет, как снайпер!

Место для засидки он выбрал не случайно. За овражком, который тянется вдоль берега, плелся летник. По нему можно было умчаться на мотоцикле от погони, если выстрел будет неудачным. Да и звуки тут не рассыпаются эхом, а гаснут в пихтовнике.

Сидел он еще долго. Солнце уже поднялось высоко. Нервы были натянуты до предела и внимание начало рассеиваться на постороннее. «Че, он сегодня не едет?! Зараза!..» — подумал он и тут совсем неожиданно на плесу появился москвичок Ястребова. Фролов даже растерялся сначала. Поднаторев в убийстве зверей, он не сомневался в том, что так же легко попадет в человека. Но тут воинственный дух из него сразу выпалился. Руки отяжелели, да и глаза замутились каким-то белесым туманом, а во рту стало сухо и горько, как с глубокого похмелья. Далее было еще сложнее. Алексей неожиданно съехал на обочину и затормозил возле большого белого камня, лежавшего на взгорке, на котором крутила хвостом сорока и стрекотала без умолку, будто пулемет.