Леонид Лушников - След заката

Дмитрий напрягся, а Алексей вышел из машины, спустился к воде с ведром и, увидев рыбака и не признав в нем Фролова, крикнул шутливо:

— Рыбак душу не морит, рыбы нету, кол сварит! Э-э-э, как клев? Ты зря тут сел. Правее надо…

Фролов похолодел, спаяв губы намертво. Мысли испарились, как вода в котелке. Только жаркий страх, всесильный и пожирающий, пришпилил его намертво к земле. Фролову казалось, что черные глаза Ястребова пронзают его насквозь, несмотря на расстояние, отделявшее правый берег от левого. Стрелять Фролов уже не мог. Так и тянуло нырнуть в чащу. «В другой раз, — решил он. — По-другому надо!» Как только Алексей нагнулся над водой, Фролов на одеревеневших ногах вылез на яр и, проклиная себя, весь березинский род и вообще все на свете, пошел к проселку.

Алексей, выплеснув воду из ведра на капот, тронулся обратно, а рыбачка как ветром сдуло, даже следочка не осталось.

— Странно! — удивился Алексей, поглядывая на опустевший яр, на то, как мелюзга бьет у берега на лету мошку. Тишина стояла до звона в ушах. Среди трав соревновались в стрекотании кузнечики, над ельником вился коршун и, не найдя добычи, косо свалился к склону горы. Алексей, помыв машину, протер насухо и тронулся в Темирязевку…

А Дмитрий Фролов сидел возле мотоцикла и нервно курил, глядя прищуренно на изгибы хребтов. Только сейчас он понял, что никогда не сможет убить Алексея. «Шарыга!.. Тот стрельнул бы!.. Повязан!.. С Шарыгой нельзя на эту тему разговор вести. Телегу накатать?!» В тот же день, сидя на диване, диктовал жене, заранее подготовленный текст:

«…Сообщаю, что Алексей Ястребов, начальник лесхозовской железной дороги, не тот человек, за которого он себя выдает. Он находится в розыске и с подрывными целями затесался в партию…»

— Зачем это, Дима?! — Груня подняла на него печальные карие глаза. — Ведь посадят!..

— Пиши, пиши!..

Утром Фролов сам отвез письмо в Красный Яр и опустил его в ящик в подъезде дома, где жил Пыльнов, стараясь сделать это незаметно…

На другой день поутру, как только муж ушел на скотобазу, Груня, проводив его взглядом до конца улицы, накинув на голову платок и поручив присмотреть за детишками соседской бабке, пошла на тракт ловить попутку.

— Куды ты намылилась, Грунюшка? — сморщила сухой нос старуха, тыкая клюкой в землю.

— Хочу родителей проведать в Плакучке. Че-то сердце колотится?! Ты уж за девками-то присмотри. На речку не пускай.

— Езжай. Справлюсь.

— Ежели Митька раньше меня придет к обеду, то скажи, что с бабами ушла к табуну, лошадей проведать, а то как бы не ломанулись они на огороды. Про Плакучку ни-ни!

Тайга уже скинула росу, когда Груня наконец-то прикатила в Айгир. Вышла она у завода и сразу же тронулась к Бересеньке, поглядывая по сторонам, со страхом думая: «Вот дура, баба! На кой поперлась? Митька узнает — убьет! Ну, а я добро не забываю».

Да, Груня не забыла, как выхаживала ее Зоя, когда после родов своего первого ребенка она чуть-чуть не отдала Богу душу. Да и отец, работавший на леспромхозовской железке путейцем, всегда отзывался об Алексее с почтением: «Добрый мужик! Справедливый! И машинистом был, помогал путейцам… А уж начальником стал, то зарплату повысил всем!»

Обойдя старицу, Груня долго не решалась постучать в калитку. Два раза прошлась мимо дома. Наконец-то ее приметила Зоя, возвращавшаяся с дежурства:

— Груня, ты чего потеряла? Заходи…

— Да я!..

— С детишками че?

— Да нет, — Груня опустила голову и так вошла в калитку, возле крылечка остановилась. — Дело у меня есть. Тут скажу. В дом уж не пойду. Алексею опасаться надо! — выдохнула Груня. — На него кто-то письмо накатал, что он беглый!.. — врала она, не желая подставлять мужа.

— Откуда ты-то знаешь? — сурово спросила Зоя, вперив потемневшие зрачки в растерявшуюся женщину. — Ну?!

— Сказала и все! — выкрикнула Груня и, выскочив со двора, чуть ли не рысью тронулась прочь, часто оглядываясь. Зоя видела, как та обогнула старицу и скрылась за березняками. Она долго не могла прийти в себя. Ноги неожиданно онемели, и она опустилась на приступок. «Кто же раскопал-то?! — стремительно роилось в мозгу, терзая сердце, надсаженное в зонах. Сейчас эти болезненные рубцы вспыхнули огнем. — О-о-о, Витька в Казахстане!.. Вот что?! Значит и Пыльнов знает! Леха, Леха!..»

Вечером, когда вся семья была в сборе, держали нелегкий совет, отправив Веруньку в кино с ребятишками. Все уже все знали. Петр Семенович, стуча кулаком по столу, сипел, как сыч, подсаживая голос чуть ли не до крика:

— Дожили! Мать их растуды!.. — он обозревал всех сидящих за столом по-соколиному: — Опять в бега! Кольке надо позвонить… Зараза какая эти Фроловы. И живут ведь, сволочи!..

— Погоди, не кипятись, батя! — проговорила Зоя. — Ты че думаешь? — повернулась она к Алексею.

— А чего тут думать?! — вяло проговорил Алексей, нарушая запрет на курево в избе, пуская дым в сторону от женщин и замолкая, думая о происшедшем со спокойствием: «Пожалуй, надо сматываться. Сейчас время пришло жестокое. Не разбираясь, могут вышку припаять. Не отмажусь!.. А куда бежать?! И Катя болеет. Батя уж совсем старый… Как все бросить. Вот она, заноза!» — он с тоской глянул на жену, та запричитала:

— Что ты молчишь? — голос сорвался в рыдания. — Господи!

Зоя уговаривала Катерину, поглаживала плечо:

— Не все еще потеряно! Вывернемся!.. Не впервой!

Петр Семенович тряс головой, выкрикивал, сурово пяля глаза:

— Говорю, к Кольке надо!.. Он прикроет, как ранее!.. У него власть! Али к Павлу в Москву. Там народу много… К Маринке в карельские леса…

— Еще скажешь в Финляндию! — рассержено перебил его Алексей. — А что детям скажу? Что я беглый?! Не дело говоришь, батя. Не надо никого впутывать в это дело. Органам сейчас до лампочки, кто на каком месте находится. Сейчас и министры плачут. А уходить действительно надо, пока не поздно. С Кедровым надо поговорить и трудовую книжку взять. Без документов не скроешься…

— А вдруг он тебя выдаст! — вскочил Петр Семенович.

— Думаю, не выдаст. Нет резона… Тогда и его потащат.

Петр Семенович больше не спорил, вышел на костылях во двор, думал: «Эх, зазря деньгу на поросенка потратили! Пригодились бы ноне. А-а-а, сами пусть думают. Я бы к Кольке зафитилил!» Он с горечью воспринимал неожиданно подступившую беду, вспоминая невольно то время, когда встал горой за Алексея и не ошибся. «Вот как все обернулось! — терзали его мысли. — Может, врет Груня?! Слышала звон да не знает, где он! Вот напасть!»

Алексей в тот же час уехал в Темирязевское, несмотря на позднее время. Гнал по тракту, не жалея машины, служившей много лет верой и правдой, утопив педаль газа до самой железки. «Как все бросить?!» — застолбила в мозгу мысль.