Михаил Зуев - Седьмое дао дождя

Потом она наклонилась к Димкиному лицу и, касаясь губами его щеки, прошептала:

— Я хочу в танцпартер!

И, словно сомнамбула, медленно двинулась туда, вниз, где в экстазе дыма и лазерных сполохов бесновалась разноцветная толпа. Димка догнал ее, поднял на руки и понес. Вероника обняла его за шею.

Внизу, в толпе, Димка, посадив Веронику на плечи, медленно стал протискиваться к сцене. Следующий час Вероника использовала Димку в качестве кресла, совершенно не обращая на него внимания. Лишь изредка рука Вероники трепала Димку, словно собаку, за мочку уха.

Тем временем пингвинья команда зарядила последнюю песню. Под жесткое секвенсорное вступление Димку вдруг качнуло, народ впереди расступился, и они с Вероникой оказались у самого края сцены. Вероника взвизгнула, сделала неуклюжее сальто, и плашмя растянулась на сцене у самых ног солиста. Солист рывком поднял Веронику на ноги. В первый момент она ошалела от свалившегося счастья, но уже спустя секунду отрывалась, отплясывая с солистом пингвинов неуемный акробатический рок-н-ролл.

Народ ринулся было на сцену, но тут в действие вступили менты с секьюрити, и толпа была быстро оттеснена на исходные позиции.

На бис и поклон пингвины выходили вместе с Вероникой, держа ее за руки. Кланялась Вероника вполне прилично, до пола, как и пингвины. Музыка смолкла, и Вероника скрылась с музыкантами в темноте кулис.

Димка, протискиваясь сквозь толпу, выскочил из вестибюля и со всех ног побежал к служебному входу. Но там было не пробиться. Милиция плотно оцепила два минивэна, и спустя десять минут в них грузились уже крепко поддавшие пингвины; один из них крепко, не по-пингвиньи обнимал Веронику с безумными глазами. Минивэны дружно дали по газам и исчезли за углом в облаках пыли.

***

Димка добрался до знакомого дворика и стал ждать. Уже собачники отгуляли своих питомцев, уже запоздалые компании разбрелись из гостей, уже перестали реветь крутые моторы возле ночного клуба в соседнем квартале. Уже кончились сигареты, и было уже не очень темно, но почему-то очень холодно, когда уставшая и довольная собой Вероника процокала в подъезд на высоких каблучках, мечтательно размахивая маленькой сумочкой на длинном-предлинном ремешке.

Димка проводил ее долгим взглядом, встал со скамейки, нащупал в кармане джинсов смятые билеты с оторванным контролем, и — наступило утро.

Цветастый мячик описал в небе пологую дугу, несколько раз смачно отскочил от упругой неестественно зеленой травы, и — укатился в кусты.

— Джонни, Джонни, казила-мазила! — бесновался сопливый Стэн.

— Да пошел ты, — пробурчал себе под нос Джонни и, обдирая ноги, полез сквозь жесткий кустарник за мячом.

Солнце вовсю лупило из самого зенита. Безоблачное небо сияло лазурью. Смешно чирикали всякие птицы. Недалеко, ближе к заливу, поднимались серо-стеклянные кирпичи небоскребов даун-тауна.

До длинных как жизнь летних каникул осталась неполная неделя, и это нравилось. Сопливый Стэн совсем достал, и это решительно не нравилось. Чтоб ты провалился со своими прибаутками, подумал Джонни, зло сплевывая.

Полоса кустарника оказалась неожиданно широкой. Джонни продирался сквозь нее минуту, другую, и порядком подустал, когда влажная темнота кустарника — совсем неожиданно — кончилась. Джонни остановился и с удивлением уставился на открывшуюся картину.

Перед глазами Джонни была поляна, потрясающей красоты поляна; из тех полян, что бывают лишь в детстве. Чуть ниже, в полумиле, журчал ручей, переливаясь на солнце голубым и изумрудным. Высокие сосны окружали поляну, подпирая прозрачное небо.

Большая бабочка лениво порхала вокруг Джонни, и, наконец — наверное, устав, — уселась прямо на верхушку его панамы. Джонни осторожно взял бабочку за крылья и поднес к лицу. Полминуты он стоял, разглядывая бабочку, а потом осторожно разжал пальцы. Цветастые крылья бабочки дернулись, забились в вихре, и бабочка взмыла стрелой — прямо вверх, в бездонную синеву, оставив на пальцах немного цветной пыльцы.

Внизу, возле ручья, стоял автобус. Интересно, как он сюда попал, подумал Джонни, приглядываясь. Это был очень старый автобус. Теперь таких не делают, улыбнулся Джонни.

Верхняя часть автобуса была выкрашена в ярко-красный, нижняя — в темно-синий. По борту шла крупная надпись белыми буквами, но отсюда, на расстоянии в полмили, прочитать ее было невозможно. Забыв про мячик, Джонни вприпрыжку побежал вниз по склону к странному автобусу.

Автобус стоял здесь давно. Правое переднее колесо спущено, краска над выпуклой никелированной решеткой радиатора облупилась. Следы пыльных дождевых потёков украшали бока. По бортам большими грязно-белыми буквами было выведено: MACHINE DE PLAISIR. Словом, автобус как автобус. Но было в нем нечто странное. У автобуса не было окон. И не было дверей.

Джонни обошел вокруг автобуса раз, и другой. Никаких следов дверей. Интересно, как же в него зайти? И как на нем ездят? Джонни попинал спущенные шины, постучал кулаком по обшивке. Никого.

Внезапно в чреве автобуса зажужжало, словно глухо заворчала большая недовольная собака, и часть обшивки попросту исчезла, растворившись в воздухе, и образовав овальный проем. Из того же прозрачного воздуха появилась небольшая лестница из трех ступенек. Жужжание стихло.

Джонни отшатнулся и хотел было убежать, но передумал. В глубине автобуса зажегся неяркий свет. Раздалось шипение, какое бывает, когда включают старый магнитофон, и низкий грудной женский голос бесстрастно сказал:

— Добро пожаловать в MACHINE DE PLAISIR, Джонни.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — настороженно спросил Джонни. Но голос молчал.

Джонни помедлил еще с минуту и поставил правую ногу на первую ступеньку лестницы. Ничего не произошло. Тогда он поднялся на вторую ступеньку. На третью. Было тихо и совсем не страшно. Джонни сжал кулаки и шагнул в темноту дверного проема.

— Добро пожаловать в MACHINE DE PLAISIR, Джонни.

Голос был такой же — с шипением старой магнитофонной ленты, тихий и бесстрастный.

Чрево автобуса пахло старой пылью. В свете мутных фонарей под потолком угадывалась глубина пустого салона, какой-то большой пульт и громоздкое старомодное кресло перед ним. Опять раздалось ворчащее жужжание, и кресло повернулось к Джонни, словно приглашая его садиться. Ладно, подумал Джонни, неудобно отказываться, если уж ты такое вежливое.

Лишь только Джонни опустился в уютную глубину старого пыльного кресла, вновь раздалось непонятное жужжание и дневной проем, отделявший чрево автобуса от внешнего мира, исчез. Но Джонни уже не было страшно.

Запахло озоном, и экранчик прямо перед лицом Джонни ожил с легким треском, освещая полумрак опалесцирующим зеленоватым сиянием.