Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

— Возлежал, — повторяет Голгофский. — Он что, лежа отдавал приказы?

— Это не было похоже на приказы и вообще на военный стиль руководства. Его помощники и консультанты обычно садились на подушках вокруг, а он… Как бы это сказать, думал вслух. Разглагольствовал. И в процессе этого расслабленного разговора рождались проекты новых химер.

— Например?

В.С. задумывается, вспоминая — и на его губах появляется улыбка.

— Вот, например, хорошо помню один вечер. Изюмин сначала долго слушал китайскую музыку. Пекинскую оперу, если не ошибаюсь. Что-то про любовь, как он объяснял — а по мне, словно мартышку ножовкой пилят. А потом говорит: пацаны, а почему бы нам немного не подправить американскую сексуальность? Его спрашивают — как, еще? Куда же дальше? А он говорит — есть куда, есть.

В.С. замолкает. Видно, что воспоминание ему приятно.

— И куда же? — спрашивает Голгофский. — Какая была идея?

— Идея была такая — известно, что по статистике женщина испытывает оргазм в основном от стимуляции клитора. А все эти легенды про внутренний G-spot — уловка маркетологов, создающих рыночную нишу для новых электромастурбаторов. Вот Изюмин и говорит — надо, мол, открыть американским активисткам глаза на то, что женщине в принципе неприятно и мерзко, когда мужчина пихает в нее эту свою волосатую гадость, и последние сто тысяч лет она терпит и мучается исключительно из-за своего бесправного положения.

— А что он планировал предложить взамен?

— Структура химеры была такой — поскольку заря передовой мысли осветила наконец цисгендерную гетеросексуальность надлежащим светом, следует ввести новую культурную норму — чтобы мужчина при половом контакте вообще не смел пользоваться своим патриархальным шприцем. Надо велеть мужикам перейти на пальцы и язык строго по лесбийской модели, а свою мерзкую половую нужду в одиночестве сдрачивать в уборной. Причем стоя — сидя можно только пи-пи и ка-ка. Глядишь, лет через двадцать будет демографическая яма. Ну и национальный нервный стресс, конечно, гарантирован… Мы сначала посмеялись, потом задумались, и Соня Козловская говорит — а что, ребята… Вполне. Сделать можно. Только не так. На мужика наденем перчатку, смажем лубрикантом — и продадим процедуру как оргиастическую медитацию осознанности. По линии McMindfulness [18] Мак Майндфулнесс — ироническое обозначение коммерциализированных корпоративных психотехник на базе традиционной медитации осознанности. . Сначала сделаем стартап где-нибудь в Сан-Франциско — и еще денег заработаем для родного ГРУ. А потом уже внедрим в федеральном масштабе. С общекультурным вектором совпадает… Еще бы, отвечает Изюмин. Мы же не зря этот вектор уже двадцать лет выпиливаем.

— И как, воплотили?

В.С. пожимает плечами.

— Не знаю, это было одно из последних совещаний, на котором я присутствовал. Это была бы химера тактического калибра, такие делали быстро. Думаю, она уже готова и даже развернута. А вот открыли на нее глаза общественности или нет, не в курсе.

Голгофский обращает внимание на это повторяющееся «открыть глаза общественности». Трудно, наверное, лучше объяснить в одной фразе, как химера раскрывается в массовом сознании при своей активации.

— Как еще работали по Америке?

— Да по-всякому, — ухмыляется В.С. — Последнее, что я делал лично — это химеру по общей теории относительности. Смысл был такой, что она расистская, потому что в разработке не участвовал ни один негр. У них в академических кругах такое сразу приживается, два раза стучать не надо. Но в основном внедряли социализм. Изюмин говорил так: еще десять лет проживу, и будет там совок образца семьдесят девятого года. Никто трех отличий не найдет.

— О, да он был циник.

— Еще какой, — кивает В.С. — Все время повторял — у них там будет не республика, а сказка с нашим концом. Сначала введем диктатуру меньшинств. То есть не самих меньшинств, ясное дело, а прогрессивных комиссаров, говорящих от их имени. А еще лучше комиссарш. И одновременно прокурорш. Таких непонятно откуда взявшихся кликуш, перед которыми все должны будут ходить на цирлах и оправдываться в твиттере под угрозой увольнения. Назовем это диктатурой общественного мнения. Потом отменим свободу слова под предлогом борьбы с hate speech — для всех, кроме наших. А затем посадим на царство какую-нибудь дурочку-социалистку или Берни. И получим вместо Америки большую невротизированную Венесуэлу с триллионными долгами.

— По оценкам Изюмина, это получалось?

— Не то слово. В последние годы его подразделение работало над формированием критической культурной ситуации, которую он называл «deplorables vs. unfuckables»… [19] Голгофский в своей книге передает эту труднопереводимую игру слов как «белый пролетариат против прогрессивной интеллигенции».

Голгофский на всякий случай хмыкает.

— Если вы посмотрите, — продолжает В.С., — чем живет современная Америка, вы увидите, что дело практически сделано. То есть свой план «Барбаросса» Изюмин выполнил. Ему оставался один последний удар. Финальная, так сказать, процедура. И в этот момент наше руководство решило Изюмина остановить.

— Почему?

— Я думаю, в Кремле просто испугались. Там ведь сообразили, чем вызван этот медийный шум о кремлевских ботах в твиттере, вмешательстве и этой фабрике троллей. Американское разведсообщество дало понять, что разгадало наши методы. Они, конечно, не могут рассказать широкой публике, что всю их гендерную шизу придумали в русских спецслужбах — они оскорбят своих левых и покажутся конспирологами. Но что произойдет, если республиканскому сенату на секретном заседании предоставят доказательства, что вся американская политкорректность создана на ферме ГРУ? Наверное, они сразу поднимут в воздух стратегическую авиацию…

Голгофский задумчиво кивает.

— Было даже более важное соображение, — продолжает В.С. — В Кремле пришли к выводу, что уничтожать Америку нам невыгодно. Знаете, как с Римом — его многие не любили, но когда он рухнул, поднялось такое геополитическое цунами, что утонули все враги. Америка — это позвоночник современного мира. Мы можем не любить ее, но если сломать этот позвоночник, плохо будет всем. В том числе и нам. Последствия будут непредсказуемыми. Руководство это понимало, а Изюмин закусил удила… Говорил, что Америка никакой не Рим, а Карфаген, прикинувшийся Римом. А мы — это Рим, который назначили Карфагеном. Или нас надо в жертву принести, или их. Его спрашивают — кому в жертву-то? А он на лося нашего показывает и хохочет: мол, ему, кому же еще… Юмор у него был своеобразный.

— Да уж.

— И еще по лаборатории прошел один слух…

— Какой?

В.С. машет рукой.