Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Голгофский узнает рисунок на шторе из генеральского кабинета.

— Лось, — говорит он. — Почему лось?

— О, это смешная история. Вы же знаете, у нас в армии любят веселые названия. Огнемет «Буратино», газ «Черемуха». Проект Изюмина сначала имел только цифровой шифр, и мы долго не могли ничего придумать. А потом Изюмин увидел в кино, как делают татуировки якудзам, и восхитился — татуировщик даже не колет, а так нежно тычет тростинкой… Как будто только касается кожи, легко-легко. Химеры ведь тоже своего рода татуировки, да? Вот он и назвал весь наш проект «Искусство Легких Касаний», сокращенно «ИЛК». Если переписать английскими буквами — «и», «эл», «кей» — получится «elk», лось. Поэтому лося выбрали нашей эмблемой…

— А почему он с клюшкой? — подозрительно спрашивает Голгофский. — Это потому, что Путин любит хоккей?

— Не думаю, — отвечает В.С. — Хотя кто его знает.

Видно, что комплекс еще недавно работал, но теперь он мертв: чернеют выбитые окна, свисают обрывки проводов. Потом на экране планшета появляется пристройка, которую трудно не опознать: это крематорий с высокой трубой. И вороны, везде вороны…

— Неужели, — шепчет Голгофский, — неужели тут был…

В.С. понимает с полуслова.

— Это не лагерь уничтожения, — отвечает он. — Вернее, можно назвать это место и так, но убивали здесь не людей. Это птицефабрика. Здесь разводили индюшек. А вон в том двухэтажном корпусе — свиней. Но их было меньше, свиньями работали по Британии и Германии. А по Америке — исключительно индюшками.

— Индюшки? — хмурится Голгофский. — Вроде не самый ходовой в России деликатес.

— Мясо тоже отправляли в Америку, — отвечает В.С. — А когда не могли продать — так часто бывало — сжигали. На внутренний рынок продавать запрещалось. У Изюмина были свои суеверия. Поэтому и построили крематорий.

Голгофский кивает. В Абхазии он видел выветрившийся скелет фабрики химер. Здесь перед ним совсем свежие останки.

В.С., похоже, испытывает за свое прошлое своеобразную гордость. Он тычет пальцем в экран.

— Вот тут, видите, были трансовые комнаты. Только не в трансгендерном смысле. Комнаты для служебного транса.

— Вот здесь?

— Нет. Здесь. Где решетки на окнах…

— А по какой технологии, кстати, вы входили в транс?

— Об этом давайте поговорим после экстракции, — улыбается В.С., — мне же надо сохранить у вас хоть какой-то интерес к нашим методам… Пока скажу, что в этом здании разработали всю американскую политкорректность, identity politics [17] политика идентичностей. , гендерную шизу и левый активизм. Я имею в виду, пока не подключилось ЦРУ. Они понемногу отжали у нас левый вектор, но что-то менять было уже поздно… Левым активизмом и политкорректностью занимался отдел на втором этаже. Видите, вон там, где синий шланг торчит…

— Прямо-таки всю политкорректность здесь разработали? — хмыкает Голгофский.

— Ну, не всю, может быть. В конце восьмидесятых, когда здесь началась работа, она уже существовала в зачатке. Но в целом главный массив нейролингвистических удавок и невротических практик, ассоциируемых с этим названием, был придуман именно здесь. И здесь же химеризован на индюшках.

— Почему именно на индюшках? — спрашивает Голгофский.

— У американцев это национальное блюдо на День благодарения, — отвечает В.С. — Источник животной энергии может быть любым, но Изюмин отличался суеверием. Вернее, даже не суеверием, а известным магизмом мышления. Индюшка ассоциируется с Америкой, и для него это было важно. Мало того, он считал, что если американцы вдобавок сожрут использованную индюшатину, татуировка психополя будет держаться еще прочнее. Поэтому он всегда настаивал на таком решении, несмотря на технологические проблемы.

— Какого рода? — спрашивает Голгофский.

— На одну химеру уходило по сотне индюшек, и с каждой нужно было проводить отдельный ритуал, причем быстро. Когда работали по Англии, на ту же мощность ноофрески хватало двух-трех больших свиней. Но американские химеры и правда выходили более прочными. Они держатся с восьмидесятых.

Голгофский отмечает эту «мощность ноофрески», но не задает вопроса — термин интуитивно ясен. Использование птицы вместо крупных животных тоже не удивляет: понимавшие в долговечности египтяне не зря возились с лягушками и черепахами. Но кое-что остается непонятным.

— Вот вы говорите, политкорректность, левый вектор. Но ведь это, так сказать, общественная жизнь. Выборы, экономика, война — это ясно. Но вы занимались еще и культурой?

— В последние годы мы работали исключительно по западной культуре. Вносили в нее несущественные на первый взгляд, но глубокие и необратимые коррективы.

— Зачем это было Изюмину?

— В этом и состоял его адский план. Западные спецслужбы хорошо понимали, что в двадцать первом веке нет никакой разницы между культурными процессами и военными действиями. Поэтому они много занимались нашей культурой и через своих агентов влияния в целом контролировали ее повестку. Вот только за процессами в собственной культуре они практически не следили. Были очень самоуверенны. Американская душа оказалась беззащитна перед ноосферной атакой через полюс просто потому, что такого никто не ждал. Это был Перл-Харбор духа, причем многолетний.

— Удар в спину?

— Вот именно. Отравленным, я бы сказал, хвостом. Задачей Изюмина было прорыть в здоровой и рациональной американской психике как можно больше абсурдных нор и дыр, постепенно превращая ее в нечто среднее между прогнившим термитником и передержанным сыром «рокфор». Изюмин объяснял начальству, что объем внедренного в американскую культурную норму абсурда и левого идиотизма в какой-то момент станет критическим, и количество перейдет в качество. И американская культура просто… — В.С. щелкает пальцами в поисках слова, — implode, обрушится внутрь самой себя. И тогда Россия восторжествует…

— Хм, — говорит Голгофский, — допустим. Но как вы могли придумывать все необходимые смысловые конструкции? Ведь для того чтобы нормально работать по чужой культуре, надо в совершенстве ее понимать.

В.С. несколько секунд глядит на Голгофского, потом снисходительно усмехается.

— Здесь служили люди, которые понимали ее лучше любого американца, уверяю вас… Но давайте поговорим об этом позже. Завтра или послезавтра.

Он дает дрону команду на возвращение.

— Все, уезжаем… А то мало ли…

Голгофский встречается с В.С. еще один раз.

Ему стыдно за себя, потому что он обманывает доверившегося ему человека, и за В.С., поскольку тот, как ни крути, предатель своей страны. Сложное положение, и Голгофский был бы рад избежать его… Но иначе доступа к нужной информации не получить. Путь к дереву познания, как и на заре истории, лежит через грех.