Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Так что же произошло в тот день, когда я вышел на весеннюю улицу в Кратово и попал под американскую контратаку? Не знаю, как ответили бы на этот вопрос Шмыга, В.С., Изюмин или Альбина Марковна — но для меня это был грустный финал сериала, который я с таким восторгом и надеждой смотрел всю свою юность.

В девяностые мы жили в жуткой, жестокой, но устремленной в будущее и полной надежд России. С другой стороны глобуса была Америка; она тоже изрядно пугала, но ею можно было восхищаться от всего сердца, и она действительно походила на библейский «град на холме».

Я подолгу жил в это время в Штатах — и помню предвыборные дебаты между шедшим на второй срок Клинтоном и Бобом Доулом, ветераном Второй мировой. Доул говорил про старую Америку, про мост в прошлое, который он хочет построить — и выглядел немного смешно рядом с элегантным Биллом, снисходительно разъяснявшим, что мост надо строить таки в будущее.

Конечно, Билл победил. И теперь этот мост им. Клинтона готов — но почему-то одним концом он упирается в мексиканскую стену, а другим очень похож на Крымский.

Боб Доул больше не кажется мне старомодным и смешным. Теперь я тоже мечтаю построить мост в прошлое, но понимаю, что это нереально. Мне даже непонятно, какая из двух недоимперий сегодня смешнее — карликовая или большая.

Третья мировая прошла быстро, беззвучно — и в ней не осталось ни победителей, ни проигравших. Спецслужбы обменялись страшными ударами, которых не заметил никто, но они глубоко изменили ткань реальности. Радоваться нечему, петь не о ком. О Третьей мировой нельзя снять кино — она была не слишком визуальна. Дымятся руины прежнего мира, облучены мы все. И я, лично я виноват в этой трагедии… Расплата будет даже сладка.

Я знаю, что меня ждет.

За соседним столиком сидят два подкачанных педика в красных бейсболках и, поглядывая в мою сторону подведенными глазами, тянут из огромных стаканов белковый смузи. Каждый, кому знакома боевая тактика ГРУ, понимает, что это значит. А если бы я по тупости не догонял таких вещей, мне заранее послали черную метку. Уже третий день мои мэйлбоксы забиты спамом, рекламирующим спортивное питание. Таких совпадений не бывает.

Ну что же. Сейчас я встану, возьму под мышку свой лэптоп — и, как есть в полосатом сине-белом полотенце, направлюсь к выходу. Подождав для приличия полминуты, ассасины пойдут за мной. Но я их не боюсь — и приму возмездие как подобает мужчине.

Во-первых, я действительно его заслужил.

А во-вторых, мне не слишком охота жить — хотел сказать «на руинах мечты», но выражусь прозаичнее — в этой эпохальной жопе, где каждое утро надо гадать, какую заботу несет мне новый дырявый день…

Ибо — говорю уже как историк — что есть жопа в научном смысле? Жопа есть то, что нельзя пройти насквозь, отрезок пути, который придется перематывать назад, и чем глубже уходит в нее наш голубой вагон (а хоть бы и бронепоезд — толку-то что?), тем дольше потом придется пятиться к свету, что был когда-то в начале тоннеля… А в конце этой жопы никакого света нет.

Вернее, он там есть — и такой яркий, что все наши химеры в нем сразу сгорят. Но смотреть на него можно будет только через толстое черное стекло, и совсем недолго».

P. S. Отметим, что с выхода романа прошло уже немало времени, но ассасины ГРУ так до сих пор и не догнали К. П. Голгофского — что многое говорит о кадровом состоянии российских спецслужб.

Что касается его мрачных предсказаний, то, скорее всего, наш Нострадамус сгущает краски, и упомянутый им ослепительный огонь окажется просто сваркой на строительстве очередной олигархической яхты. Возможно, скажем мы с усталой иронией, нас уже спасло какое-нибудь искупительное жертвоприношение, и в скором времени мы будем листать новый дайджест этого спорного, противоречивого, переоцененного, уставшего, но, несомненно, знакового, значительного и даже гениального местами автора.

Следите за подпиской!

Тюремный вагон мягко покачивало на рельсах.

В этих движениях чудилось что-то принудительно-эротическое: словно бы столыпина уже несколько часов долбил в дупло другой вагон, такой авторитетный, что лучше было даже не знать, что у него внутри — ракета «Буревестник», делегация парламентариев или часть золотого запаса Родины.

Обиженные кумовскими колесами рельсы удивлялись и радовались такому развитию событий — и повторяли то и дело свое веское: «Да-да!»

Во всяком случае, именно такие мыслеобразы посещали зэков — то ли от долгого отсутствия женской ласки, то ли от омерзения к ее тюремным эрзацам, на которые гулко намекал каждый удар колес.

Иногда наваливался тревожный дневной сон — и, помучив кого-нибудь пару минут, отпускал, будто мог одолеть арестантов только поодиночке.

— Привет, драконы! — раздался громкий голос за серой проволочной решеткой, отделявшей клетку от вагонного коридора. — Ссать подано!

В коридоре стоял конвойный.

В руках у него было пять или шесть двухлитровых бутылок из-под «кока-колы». Прижимая их к туловищу, он попытался вставить ключ в замок, выронил одну бутылку, другую, а потом, чертыхнувшись, отпустил их все — и принялся отпирать дверь.

— Нате! Ловите!

Бутылки по одной стали влетать в клетку. Плотно сидящие на нижних шконках чертопасы поджимали ноги, чтобы случайно не зашквариться — непонятно было, ссали в эти бутылки раньше или нет.

Закончив с бутылками, конвоир запер дверь.

— Чтобы на сегодня тары хватило. Не хватит, кипятку больше не спрашивать. На дальняк сегодня не проситься — ремонт. Срать завтра поведем. Вчера с утра предупреждали…

Когда конвойный ушел, темнота над «пальмами» — самыми верхними шконками — веско сказала:

— Эй, чертяка… Че, не слышишь? Я с тобой говорю…

Худенький молодой зэк с краю нижнего топчана поднял голову.

— Я?

— Да, ты. Ну-ка, возьми бутылку, отверни пробку и понюхай — чем пахнет. Ссаками или «кока-колой».

Чертяка послушно взял бутыль, отвернул крышечку и понюхал.

— Вроде «кока-колой», — сказал он. — Да, точно. Тут даже жидкость осталась.

— Ясно, — ответила темнота. — Значит, руками брать не зашквар.

Всем в клетке, конечно, понятно было, что за драма разыгралась секунду назад. На пальмах ехали два крадуна, два самых настоящих жулика. Ослушаться их было опасно. Но простое повиновение их команде от зашквара, увы, не спасало. Парень рисковал — и в этот раз, тьфу-тьфу-тьфу, остался невредим.