Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Плеш вздохнул.

— Да, — сказала верхняя полка, — попал твой фраерок. И че дальше было?

— Его переспрашивают — ты, значит, нас суками объявил? Он говорит, вы сами себя объявили. Его спрашивают, когда было и кто слышал? Да только что, отвечает. Когда про госслужащих говорили. Потому что вы на самом деле такие же государственные служащие, как те мусора, что в купе для кумчасти едут. Своего рода спецназ внутренних войск.

— Серьезная предъява, — сказал кто-то из чертей.

— Ему говорят, ну-ка обоснуй. А че обосновывать, отвечает. В чем, по-вашему, заключается уголовное наказание? Как в чем, ему говорят. Лишают свободы. А он отвечает, неправда. Свобода — понятие абстрактное и философское. Как ее можно лишить, если ее и так ни у кого на этой планете нету. А русское уголовное наказание, напротив, очень конкретное и простое. Оно по своей природе родственно древнекитайской пытке и заключается в том, что человека надолго запирают в клетку со специально выдрессированными системой садистами и придурками, которые будут много лет издеваться над беднягой под веселым взглядом представителя власти… Поэтому тюремные садисты и придурки — это те же самые госслужащие. Примерно как служебные собаки. То есть чисто суки, что бы они про себя ни думали. Как лагерная овчарка себя понимает, мы ведь тоже не знаем…

В купе установилась густая тишина. Настолько густая, что это, видимо, показалось странным конвою, и за серой решеткой, отделяющей коридор от клетки, появился хмурый человек в камуфляже. Он осмотрел клетку, убедился, что арестанты на месте — и, для виду постояв за решеткой еще с минуту, неспешно ушел в коридор.

— Что, в натуре так и сказал? — спросил наконец один из чертей с нижнего топчана.

— Так и сказал, — подтвердил Плеш и зашелся мелким тревожным смехом. — Мы, натурально, все припухли. Молчали минут пять, прикидывали. Даже гаврилка-мусорок подвалил позырить, вот как сейчас. Я чего смеюсь-то — на сто процентов все так же было.

— Гонишь ты, — сказал чертик с нижней шконки. — Не бывает таких лохов. Чтоб такие слова говорить.

— Еще как бывают, — ответил Плеш. — Я после этого уже не прикидывал, довезут его до этапа или нет. Я думать стал, сколько он километров теперь живой проедет. Вот пусть нам авторитетные люди скажут, что за такое полагается?

— Значит так, — задумчиво произнесла верхняя темнота, — давай считать. Всю босоту суками обозвал. Сказал «дрессированные системой». Значит, по факту предъявил, что чесноки под кумчасть прогнулись. Слова сказаны серьезные. Тут сходом надо решать. Но вариант, похоже, один — на петушатник.

— Я тоже так думаю, — с кавказским акцентом произнес другой угол верхней тьмы. — Это если добежать успеет и не уроют по дороге. И чем кончилось?

— Какое кончилось, — сказал Плеш. — Это только началось. Дальше такое было, что…

Он махнул рукой.

— Ну рассказывай, рассказывай, — сказала верхняя тьма. — Раз уж начал.

— Короче, дальше чепушила этот жирный встает, при всех сует себе руку в штаны — сперва болт почесал, потом очко, долго так, вдумчиво… А потом поднимает эту самую руку, и пальцем по средней полке вж-ж-жик!

Плеш мазнул пальцем по серой доске, показывая, как именно.

— То есть той самой рукой, какой в дупле у себя ковырял?

— Той самой, в чем и дело! Зафоршмачил полку. А на ней вор ехал, представить можете?

— Можем, — сказала верхняя тьма. — Хотя и с трудом.

— Убить его в клетке нельзя, мусора рядом, — откликнулся кавказский голос. — Он это, видимо, понимал и куражился… Чего дальше?

— Дальше… Вор, который на этой полке чалился, понятно, сразу с нее спрыгнул. И согнал с верхней фраера. Фраер, ясное дело, слез вниз. А чепушила этот залез туда, где раньше вор ехал. На ту самую полку, которую зафоршмачил.

— И никто ему по ходу не въебал? — спросил кто-то из чертей.

— Нет.

— Почему?

— А ты подумай, — ответил Плеш. — А если не понимаешь, сейчас люди объяснят.

— Во-первых, полку он не зафоршмачил, а зашкварил, — авторитетно сказала верхняя темнота кавказским голосом. — Но если бы вор на ней и дальше ехать согласился, вот тогда бы он в натуре зафоршмачился. Хотя и не зашкварился бы.

— Почему, — возразил другой угол темноты голосом без акцента. — Вот если кружку в парашу уронить, она тогда станет зафоршмаченная. Если ее даже три дня мыть, все равно чифирек из такой пить — будет в натуре зашквар.

— Сейчас и так говорят, и так, — сказал молчавший до этого Басмач. — Тонкостей уже не понимают.

— А ты, выходит, понимаешь, — ответила верхняя полка насмешливо. — Тогда, может, этот случай нам растолкуешь?

— Какой?

— Да с чепушилой этим. Который полку зашкварил.

— Объясню, чего ж тут.

— Ну давай.

— Вы интересуетесь, зачем он в дупле пальцем ковырял? — спросил Басмач. — Да очень просто. Чтобы о свою же глину законтачиться. Его после такого зашквара руками бить уже западло. А ногами между полок невозможно — места нет. Поэтому он и не боялся — рассчитал. Те воры, видимо, сразу все поняли, а вы чегой-то не догоняете…

Клетка погрузилась в молчание.

— Подтверждаю, — сказал Плеш, посмотрев сперва на своего соседа, а потом на чертей внизу. — Так в натуре и было. Теперь поняли, почему его не били?

— То есть этот чепушила у вора среднюю полку отжал? Через дупло, по-форшмачному, но отжал по факту?

— Выходит так, — отозвался Плеш.

Клетка некоторое время размышляла.

— Не, — авторитетно сказала наконец верхняя темнота, — насчет того, что он о собственную глину законтачился, вопрос на самом деле спорный. Тогда мы все зашкваренные выходим. Мы же каждый день об нее пачкаемся, когда на дальняк отползаем. Главное руки потом помыть.

— Да, да, так, — подтвердило вразнобой несколько голосов снизу. — Пусть воры скажут. Что бывает, когда после дальняка руки не помоешь?

— Чифирбаком по макитре, — откликнулась верхняя темнота. — Или, если повторный случай, ночью табуреткой по спине. Законтаченных так не оформляют точно. Иначе чифирбак зафоршмачится. И табуретка тоже. Это будет как в очко уронить.

— Так, — сказал кто-то из чертей и подозрительно покосился снизу на Плеша. — Значит, бить все-таки можно. Но ведь если мы это поняли, значит, и те воры должны были въехать рано или поздно?

— Тут ключевое слово «рано или поздно», — ответил Плеш. — Чепушила этот, видимо, психологию хорошо понимал. Когда по твоей полке зафоршмаченным пальцем проводят, ты, если в понятиях живешь, с нее первым делом слезть должен. Так?

— Ну.

— А бить этого гада рукой по калгану сразу не станешь, потому что непонятно, законтаченный он после такого или нет. Когда полный разбор сделан и авторитетные люди высказались, вроде выходит, что пиздить его руками все-таки можно. Но сперва-то неясно. А как пыль в голове улеглась, злоба уже и прошла. И потом, за это время много нового случилось. Другие вопросы появились. Жизнь-то идет.