Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Плеш вздохнул и покачал головой. Видимо, эта история до сих пор его не отпустила — и вызывала в нем стойкие эмоции.

— Говорит, понимаю примерно. Его спрашивают — и больше ничего нам по этому поводу сообщить не хочешь? А он так поглядел вокруг и отвечает: да ничего. Или, может, вот что: как говорят божественные андрогины, лижите мою пизду и сосите мой хуй.

— Бля. Бля. Бля-бля-бля… То есть это он братве такое выдал? Слово в слово?

— Ну да.

— И что дальше было?

— Ему тогда тихо так говорят — эй, а ты часом не шахид? Может, на тебе, это, пояс смертника? У тебя уже перебор давно, а ты все прикупаешь и прикупаешь…

— А он?

— Засмеялся опять. И говорит — да нет, не шахид. Был бы я шахид, я бы давно в раю отдыхал с гуриями. Но только я в рай для шахидов не верю, поэтому мне туда нельзя. Не попаду. Так что приходится искать эрзацы и заменители. Его спрашивают, это ты про своих девочек с хуями? Он отвечает, ну да… Они не гурии, конечно, но вполне. Его тогда спрашивают — ты хоть догоняешь, что с тобой будет, когда тебя до петушатника доведут? А он говорит — у шахидов слово такое есть. Иншалла. Кто его знает, что с нами случится… И опять смеется. Вот век воли не видать, так все и было.

— Да, — сказали сверху, — прикупил себе, чертяка. Конкретно прикупил. За таким теперь малява куда угодно пойдет.

— Смотрят на него, короче, уже даже и без злобы, как на покойника. И последний вопрос задают — а ты чего веселый-то такой? На что ты, пернатый, надеешься? Ведь надеешься на что-то, наверное. Расскажи — интересно.

— Да, — согласились на нижней полке. — Интересно.

— А чепушила отвечает — у меня план есть. Какой, его спрашивают. А он говорит, я от вас, говнов, уплыву…

— Во как, — сказал черт. — Уплывет. По юшке своей.

— Не, — отозвался другой черт, — не по юшке. По крове из рваной дупы.

— Интересная предъява, — подытожила верхняя тьма. — У него поинтересовались, на чем конкретно он уплывет?

— Угу, — ответил Плеш.

— И?

— На его шконке обгорелая простыня лежала. Вернее, уже не простыня, а черный такой огрызок — от факела, на котором чаек делали…

— Хорош сиськи мять, тут не дети едут. И чего?

— Чепушила этот, значит, палец сажей намазал и нарисовал на стене лодку…

— Что?

— Лодку. Такую обычную, как дети рисуют. То ли с трубой, то ли с мачтой — непонятно. Понятно только, что лодка. Вот на ней, говорит, и уплыву… И ржет…

— Тьфу, — сплюнул черт на нижней полке. — Да он безумник просто… А я-то думал… Ебанутый дядя, даже скучно стало. Опустить опустят, да что с такого возьмешь?

— А я с самого начала так и решил, — сказал кавказский голос сверху. — Сомневаюсь только, что он правда ебнутый. Скорее с понтом под зонтом.

— Косарь? — спросила верхняя тьма другим своим голосом.

— Конечно. Хотел под дурака закосить, — кавказский голос мелодично присвистнул, — и в Эльдорадо…

— Косить перед кумчастью надо, — сказал кто-то из чертей. — А не перед братвой.

— Косить везде надо, — ответила верхняя тьма, — потому что с хаты куму стучат. Но чепушиле этому уже поздно. Ему после такого один выход — закрыться по безопасности. И к куму идти в десны пиздоваться. Дурак он или нет, уже неважно. Велика Россия, а дорога одна — на петушатник.

— Че дальше было? — спросили снизу.

— А дальше, друзья мои, — сказал Плеш, — и было самое интересное.

Голос его на этих словах стал тихим и задушевным, а обращение «друзья мои» прозвучало под стук тюремных колес так странно, что двое сидевших под Плешем чертей даже привстали с места, чтобы на него посмотреть.

— Закрылся? — спросила верхняя тьма. — Кума позвал?

— Да нет. Все так и решили, что чепушила этот или косит, или правда дурак. Делать с ним ничего не делали, потому что в столыпине, как нам тут подтвердили, ножом и хуем не бьют. Насчет того, что будет по прибытии, все, конечно, понятно было. И смотрели на него теперь, можно сказать, с легкой жалостью.

— А он? — спросил чертяка.

— Он… Он помолчал немного, а потом говорит: вы, арестанты, Священное Писание знаете?

— А, на жалость решил давить, — сказали сверху. — Тоже бывает. Слезу пустил?

— Да нет, — ответил Плеш. — Не в этом дело было. Ему так и сказали, что про Священное Писание бакланить на таком перегоне уже немного поздняк. А он даже разозлился — почему, говорит, поздняк. Такое никогда не поздняк. Вот вы помните разбойников, которых вместе с Христом распяли? Они плохие люди были, жестокие. Но один из них в него уверовал, прямо на кресте — и Христос ему сказал: «Нынче же будешь со мной в раю». Ну да, отвечают ему, был такой базар. Допустим. А ты тут при чем? А при том, говорит чепушила. Я, конечно, не Христос. Но я вам официально объявляю — если кто-нибудь тут мне верит, он может на этой лодке вместе со мной уплыть. Одного человека возьму в светлое завтра. Просто за веру в чудо…

Клетка захохотала. Смеялись черти, смеялись жулики у себя на пальмах. Даже сам Плеш смеялся — тоже, видимо, понимал, какую несусветно смешную мульку он только что выдал.

— Надо было на слове ловить, — сказал кто-то из чертей, и клетка опять дружно заржала.

— Не смеши так, — попросил другой, — все говно растрясется, а на дальняк нельзя…

— И че? — спросил другой чертяка, когда смех утих. — Нашелся у него попутчик?

Плеш кивнул.

— Кто?

— Я, — сказал Плеш.

На этот раз в клетке никто не засмеялся. Видимо, все поняли серьезность сделанного только что признания — и теперь вычисляли возможные последствия.

— Че, правда, что ли? — сказал наконец один из нижних чертей.

— Да, — ответил Плеш. — Сам даже не понимаю, как такое случилось. Просто… На душе у меня по ряду обстоятельств было плохо. Вы представляете, тюремный вагон, тоска смертная, везуха кончилась, перспектив никаких… Я не то чтобы ему поверил, конечно. А ощутил как-то по-особенному остро, что никакой другой надежды у меня уже нет. Кроме этой нарисованной лодки.

— И че дальше было?

— Я и сказал — мол, верю. И поплыву. Если возьмешь, конечно.

— А чепушила?

— А чепушила этот отвечает — нынче же будешь со мной… ну, говорит, если не в раю, то совсем близко.

— При всех базар был?

— При всех, — ответил Плеш. — Вот как сейчас.

Клетка некоторое время молчала. Потом один из верхних жуликов сказал:

— Ты сам-то понял, что набросил?

— Да понял, — вздохнул Плеш. — Конечно.

— На петушиной лодке решил уплыть? Ну ты конкретно маху дал, Плеш. Теперь к тебе тоже вопросы могут быть. Не жопный рамс, но близко. Так что за базаром следи внимательно. Давай рассказывай, что дальше было. Чего братва сказала, как рассудила…

— Братва… Да почти и не сказала ничего. Посмеялись надо мной, конечно. Уже поздно было к этому времени, все устали и хотели спать. Сводили меня на дальняк, вернулся я на свое место да и уснул.