Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

Стрельцов покачнулся и отступил на полшага. Присел на крыльцо. Его глаза были сухими, он сумел собраться и сосредоточиться. Ей не следует идти дальше. Он поднял на Катю ожесточившийся взгляд.

— Ты сам пытал когда-нибудь? — спросила она, садясь рядом, но уже не так близко.

— Нет. Но видел, как пытают укров.

— Кто?

— Кузьма, его заместитель… Кузьма был хорош.

— Они говорили?

— Всегда. Он не начинал спрашивать, пока они не ломались.

— В смысле?

— Никто не хотел попадать к нашему отряду в плен, потому что знали: Кузьма сначала пытает, потом задает вопросы. Бывало, он мучил долго, люди уже просили о смерти, а допрос только начинался. Он этого, наверное, и не помнит. Он всегда напивался до чертиков, потом начинал. Было видео, но он приказал всё удалить. Но укры знали. Интересно даже, откуда? Наверное, среди наших был предатель. К концу войны за голову Кузьмы была награда двадцать тысяч евро. Она и сейчас есть.

Катя дрожала, но оставалась сидеть рядом.

— Я с тобой, слышишь? Всё в порядке. Это всё в прошлом. Ты вернулся к миру, это больше не война. Ты мирный человек, не солдат. Ты имеешь полное право ненавидеть Кузьму, винить его, не желать встречи с ним…

Она говорила то же самое, чем успокаивал себя сам Стрельцов. Он напрасно искал поддержки Марины. Только куры топтали траву, сопровождаемые старым нахохлившимся петухом. С моря налетал освежающий ветер, солнце пекло голову.

— Будет гроза, — сказал он хрипло и снова закурил. — Что ты думала делать, когда закончишь тут?

— Я допишу… Во что бы то ни стало допишу эту книгу… Ну, или что получится из такого материала, посмотрим. Она будет о том, что воюют не столько люди, сколько тысяча обманов. Воюют, чтобы запутать людей. И льется кровь.

— Поэтично. А потом?

— А потом уеду.

— Куда?

— В Европу, в Америку — куда угодно. Посмотреть мир, пройти стажировку, выучить новый язык. Хочу всю жизнь путешествовать, — сказала Катя. — Искать правду, писать правду…

— Ты слишком мало знаешь о вещах, о которых хочешь писать, а главное, боишься их.

— Зачем ты так?.. Я ведь тут с тобой, я тебя не боюсь.

— Меня? — Стрельцов улыбнулся. Не было рядом Марины, которая бы сказала: «Ты и не знаешь его, чтобы бояться. Хотя подошла близко». — Нет, меня бояться не надо.

Катя смотрела на него долго, не моргая. Солнце прыгало зайчиком по ее лицу, проводя электричество, которое не почувствовал бы только каменный идол. Но Стрельцов не двигался. Его беспокоило другое. Возможно, медлить не следовало. Если Кузьма действительно совершил преступление, то не факт, что он долго останется на свободе. Сегодня власти, может, и собираются защищать его, потому что он герой, а завтра — тут Катя права — другая ложь заменит эту, и им потребуется козел отпущения. Следует быть поближе, чтобы не упустить момент.

— Встречусь с ним, — сказал он, выбрасывая сигарету.

Катя отстранилась и покраснела. Встала, пошла прочь. Потом обернулась — она глядела с обидой.

— Я убил укра, а не Марину, — их взгляды снова встретились. — Она умерла, чтобы я выполнил приказ. Тогда это казалось важным. Останься, Катя. Можешь? Ненадолго. Я буду отвечать на вопросы. Не на все и не сразу, но по чуть-чуть.

После короткого колебания она вернулась и обняла его.

Наутро после бессонной ночи Кузьме показалось, что дом теперь тише обычного. Он чувствовал удовлетворение. Звонил генерал. Журил, но несильно. Обещал помочь, чтобы «полиция во всем разобралась как надо». С чувством выполненного долга Кузьма упал в сон. Проспав почти весь день, он пробудился в канун вечера и первое, что увидел, была картина.

На мгновение он подумал, что совершил чудовищную ошибку и никогда больше не увидит Полину, но потом остатки сна оставили голову, и Кузьма почувствовал уверенность в происходящем. Дочка пока еще с ним, рядом, живая и здоровая.

Он отнес картину в гостиную, стал искать ей подходящее место. Дед сидел перед телевизором.

— Привет, — сказал Кузьма. Дед кивнул. — Смотри, что купил.

Петрович не отозвался.

— Дед, ты чего?

— Ничего… Странные вещи творятся, слышал. Людей посередь бела дня бьют в собственном доме, пока других в подполе заставляют сидеть.

— Не начинай.

— Не начинать? — дед удивленно посмотрел на него. Его густые седые брови смешно задвигались. — Тут уж поздно начинать, когда все кончено.

— Вот именно. Думай о будущем. Теперь в поселке все на лад пойдет. Ни чертей не будет, ни наркоты — я позабочусь.

Лицо старика выглядело по-настоящему испуганным.

— Как это «позабочусь»? Так и будешь бить всех, что ли?

— Ладно тебе, что ты как неродной? Это для вашей безопасности всё. Посмотри лучше, что привез.

Дед нехотя посмотрел на картину. Постепенно его взгляд изменился.

— Чего это тебя? На что потянуло?

— Вот так, Петрович. Следующий этап. Будем теперь бороться вот с таким вот «художеством».

— Бороться? Так ты ее забрал, что ли, у кого-то?

— Это я купил. А вот завтра посмотрим. Может, что и заберу.

Дед покачал головой.

— Совсем ты сдурел от безделья. Шел бы работать.

— Сам решу! Берега ты уже попутал!

— Строишь из себя главного. Смотри, по-настоящему главному дорогу не перейди.

— Это кому это?

— Главе администрации, например.

— Насмешил! Это она ко мне бегает, чтоб ты знал. Понимает, кто тут сила, а кто нет. Ведь я их не выбирал. Вот меня народ выбрал.

— Кто? И что это за народ? Весь поселок теперь нас будет сторониться. Или ты про дружков своих? Кстати, тут с неделю назад еще один объявился. Сказал, служил с тобой. Но, видать, как узнал, что ты совсем с катушек слетел, убежал.

Кузьма нахмурился.

— И ты молчал? Как звать?

— Не помню. Переночевал, а утром вещи забрал и ушел не прощаясь.

— Вот оно как. Может, тебе приснилось? Бухаешь уже сколько. — Кузьма снисходительно покосился на бутылку под ногами старика.

— Ты меня не учи. Училка не доросла!

— Наглый ты, Петрович, — лениво бросил Кузьма, вбивая в стену гвоздь. — Не понимаешь, с кем дело имеешь.

— Понимаю, что воображаешь ты про себя много. А вот почему, непонятно.

— Потому что я за порядок. За закон, ясно? Но не шутовской, а настоящий. Чтоб все по правде и морали жили.

— A-а, ясно… — Дед с грустной усмешкой переключил канал.

— Ну посмотри хоть!

Дед отыскал в соседней комнате очки и приковылял к картине.

— Срамота же, Кузьма! — Он расхохотался. — Как же ты такое допустишь у себя в доме?

— А мне нравится. Только эта одна. Не знаю даже чем, — признался тот. — А тебе как? — он обратился к Борьке.

— Опять псину в дом пускаешь!

— Мой дом, вот и пускаю! — рявкнул Кузьма с остервенением. На этот раз он действительно выглядел угрожающе, и дед подался назад.